Ольга Трифонова - Сны накануне. Последняя любовь Эйнштейна

— Я тоже должна выполнить роль почтового ящика, — сказала она и протянула Лео конверт. — Это письмо от вашего брата и от Руди Майера.

Лео смотрел на нее с изумлением, и загар линял на его лице.

— Мы были в гостях в Лондоне у Майеров, там встретили родственницу его жены, и она просила передать вам это письмо.

— Я могу уйти в ваш кабинет? — спросил он Генриха сдавленным голосом.

— Да-да..

— Я провожу, — она задержала Генриха, положив ему руку на плечо.

Когда вернулась на террасу, они говорили о Руди. О том, что он занимается изотопами урана.

— Вот видите! — почему-то торжествующе сказал Железная нога. — Он тоже!

Лео вернулся не скоро, он словно постарел, так тяжела была его походка. Но ни Генрих, ни Железная нога не спросили, что пишет брат, они спросили:

— Ну, что Руди?

— Он занимается ураном?

Знакомый эгоизм. Когда дело касалось физики, эти люди просто утрачивали обычный человеческий интерес друг к другу. Да и ко всем остальным!

— Он, кажется, определил критическую массу.

Пауза, которая наступила после этого сообщения, была, пожалуй, подлиннее той, что была, когда Эстер сказала, что по радио сообщили о взрыве этой самой критической массы над Хиросимой. Тогда Генрих, помолчав, произнес со вздохом: «О Боже! Увы!», ночью ей — с невыразимой грустью: «Если бы я знал, чем это кончится, я бы не подписывал того письма Рузвельту, но меня можно простить: все мы боялись, что немцы вот-вот сделают атомную бомбу». Теперь же они молча смотрели на Лео.

— С ним работает Отто Дукс.

— Я его помню по Лейпцигу. Такой постный худой очкарик? — Железная нога, как всегда, предпочитал негативные характеристики.

— Да. Постный худой очкарик. Отличный математик. Я с ним встречался в Бирмингемском университете. Он тоже эмигрировал из Германии. Но сначала во Францию, — голос Лео звучал ровно и безжизненно.

Генрих и Железная нога оправились от шока и снова затараторили о физике. Лео сидел молча.

— Что пишет ваш брат? — тихо спросила она. — Как ему живется?

— С ним все в порядке. Он хорошо живет, работает по специальности. — Лео был чем-то потрясен и находился где-то далеко.

— Все в порядке?! — чуть не переспросила она. Ведь Лулу сказала другое. Лулу, отвечая на вопрос Руди, как-то сжалась, втянула голову в плечи и пробормотала:

— Он работает по специальности, и он сыт, но встретиться с ним невозможно.

— Как это?

— Ну не знаю, не знаю, только видеть его нельзя.

Бедная Лулу! Во что она превратилась! Вместо стройной девушки с бледными губами и темно-синими, почти фиолетовыми глазами они увидели высохшую мосластую тетку далеко за сорок, с темными набрякшими подглазьями, измученную и ужасно одетую. На ней была мешковатая бурая юбка и вязаная вигоневая кофта с обвисшими полами и пузырями на локтях. Правда, Лизанька потом приодела ее, Лулу отъелась, и круги под глазами побледнели, но печать затравленности и голодухи все же не исчезла. А главное, не исчезла неизбывная боязнь сказать лишнее слово. Сначала с ней вообще было невозможно разговаривать. На все вопросы — односложное: «Слава Богу, все в порядке!» Но постепенно выяснилось, что все совсем не в порядке. Жила Лулу с Рогнедой, отец помер в тридцатом пятом, старший брат сгинул. Иоахима Кивезеттера тягали сначала из-за Леки, потом из-за старшего сына, воевавшего вроде бы в Добрармии. Спасло личное знакомство с Красиным и Лопатиным, те заступились, и главным доводом в пользу благонадежности Иоахима стал знаменитый революционный броненосец, построенный им.

Жили на прежней квартире, правда, «с уплотнением», Рогнеда одно время работала тапером в кинотеатре на Невском, а Лулу преподавала немецкий в бывшей «Петершулле».

— Теперь мама не работает, это благодаря помощи Лизаньки, а твои мама и папа живут плохо, бедствуют и совсем одиноки. Последние друзья — дьякон с Брониславом Геннадиевичем — уехали в Москву. Ты помнишь Бронислава Геннадиевича, помнишь, какой он красавец?

Еще бы не помнить!

Да, Лизанька! Это главное.

Она превратилась в крепенькую, веселую и мило кокетливую женщину. Познакомилась с Руди в Ленинграде на какой-то международной конференции по физике. Переводчица, выпускница ленинградского физтеха. Любовь была с первого взгляда, и в тридцать четвертом подающий большие надежды немецкий физик увез Лизаньку сначала в Швейцарию, а потом в Англию. Они с Деткой слушали с изумлением. Та жизнь осталась так далеко, и не было никакой связи, на письма в Сарапул ответов не было, а потом кто-то их предупредил, кажется, Сорин, что писать в Страну Советов близким не следует, чтобы не обрекать их, близких, на неприятности. Оказывается, не только посылать какие-то специальные купоны, на которые можно кормиться, как это делает Лизанька, но даже пригласить в гости.