Владимир Шатов: Между жизнью и смертью

- Иди уж в курень, хватит рубить.

- Зараз…

Михаил сам удивлялся переменам, происходящим в его, казалось навек зачерствевшем сердце. Он всё чаще ловил себя на мысли о Дуняшке, о её будущем и об их ребёнке. В последнее время Кошевой чувствовал себя плохо и всерьёз опасался умереть, оставив их без кормильца.

- Эх, Гришка, Гришка! – по старой памяти он уменьшительно называл про себя друга лихой юности. - Чего ж ты наделал.

Он по-хозяйски спрятал от дождя колун под навес и сноровисто сложил наколотые дрова в аккуратную стопку. Набрав полную охапку остро пахнущих свежесрезанным деревом поленьев, Михаил вошёл в сильно натопленную кухню. Григорий сидел в той же позе и курил, как последний раз в жизни. Кошевой пристроил ношу у печки, отряхнул руки и с издёвкой спросил:

- Всё сидишь?

- Сижу.

- И что прикажешь с тобой делать?

- Делай что хочешь! – Мелехов обречённо вздохнул. - Хошь сдай в Дончека, хошь сразу расстреляй…

Михаил решительным шагом, как человек, принявший трудное решение, двинулся в горницу. Григорий смотрел ему вслед, на его выпирающие, синхронно двигающиеся под вылинявшей гимнастёркой лопатки и отвлечённо думал:

- Через несколько минут эти руки, возможно, нажмут курок револьвера. Приглушенно треснет, как сломанная ветка, сухой выстрел и моя жизнь, толком не начавшись, навсегда прервётся.

Недавний враг появился в дверях, держа в руках лист пожелтевшей бумаги, с николаевским орлом и чернильницу-непроливайку.

- Пиши. – Коротко приказал тот.

- Что писать-то? – удивился Григорий.

- Диктовать буду…

- Да какой писарь из меня? - заупрямился смущённый Мелехов. - Как из дерьма пуля…

- Пиши, кому говорят!

Григорий взял в руки писарский инструмент, и преувеличенно внимательно рассматривая перо с засохшими остатками синих чернил, приготовился к уроку правописания. Михаил начал диктовать:

- Податель сего красногвардейский командир, направляется от имени революционных хлеборобов Донской волости для оказания помощи в строительстве новой жизни пролетарского Донбасса. – Григорий, немного вспотев от непривычки, выводил корявые буквы. - Прошу оказать всестороннюю помощь Шелехову Григорию Пантелеевичу в обустройстве на новом месте… Чего остановился?

- Ты с глузду съехал...

Михаил строго посмотрел на застывшего свояка. Тот сидел, незряче глядя перед собой расширившимися от удивления глазами.

- Ты меня отправляешь на Донбасс…Чего мне там делать? Я же на земле хотел пожить… Я пахать и сеять хочу, понимаешь?

- Пахать он хочет! – взвился разбуженным кочетом Кошевой. - Тебя никто не спрашивает, хочешь ты или не хочешь.

Он энергично обошёл вокруг стола, резко нагнулся к находящемуся в прострации Мелехову и сказал:

- Харлампия Ермакова вчера арестовали.

- Ты шо?

- А он у тебя полком командовал. – Негромко, словно по секрету сообщил он. - Как ты думаешь командира повстанческой дивизии пропустят? То тоже…

- С каких делов, ты Михаил таким добрым стал? – спросил недоверчиво Григорий.

- К тебе у меня жалости нет! – Михаил пятернёй сграбастал ворот его рубахи. - Наших бойцов, загубленных тобой, никогда не забуду…

Он выпрямился и тяжело дыша, отошёл в угол комнаты. Через минуту он, слегка успокоившись, продолжил:

- Болею я...Шибко хвораю.

- Заметно…

- Вот думаю иногда, помру, а на кого оставлю Дуняшу с сыном. А так ты поможешь, заберёшь к себе...

Григорий некоторое время сидел не находя, что ответить:

- Брось Михаил! – найдя подходящие слова, произнёс он. - Тебе же, как и мне двадцать восемь лет… Ищо жить и жить!

- Крепко пожили, будя...

В это мгновение в курень, с ведром молока, пахнущим весной и травами, вошла Дуняшка. Она испытующе посмотрела на своих родных мужчин, и женским чутьём уловил напряжение, витавшее в комнате, попыталась его разрядить:

- Совсем я замучилась с Пеструшкой. – Она, болтая на ходу, прошла к побелённому мелом припечку и принялась перецеживать парное молоко в тёмные глиняные кувшины. - Не хочет стоять на месте… Ногами перебирает стерва, чуть ведро не обернула!

- Лето почуяла...

Михаил непонимающе посмотрел на жену, потом на Григория. Постепенно к нему вернулось ощущение реальности, и он устало присел к столу.

- Давай, давай пиши. – Почти весело посоветовал Мелехову. - И подай свои документы, я посмотрю, что можно сделать…

- Лады...

Григорий достал из внутреннего кармана шинели свои бумаги и молча, отдал. Кошевой повертел их в заскорузлых, неловких пальцах, примерился. Попросил жену принести большую иголку-цыганку. Та удивилась, но без слов выполнила просьбу мужа. Пересев поближе к окну тот принялся за непривычную работу.