Владимир Шатов - Между жизнью и смертью

- Кто такие? - однажды к Петькиной компании, собиравшейся за забором-штакетником, из-за которого виднелась железнодорожная станция, примостились красиво одетые молодые люди и с ними один его сверстник. Одет был с шиком!

- Эта шайка ворует чемоданы у пассажиров. – Пояснил Петьке школьный товарищ. - В вечерней сутолоке при выходе из вагонов они предлагали свои услуги помочь донести груз до извозчика. Потом ловко подменяют чемоданы с вещами на пустые с кирпичом внутри! Чемоданы почти у всех одинаковые.

Отец начал о чём-то догадываться. Однажды двоих из них арестовали и водворили в вагон-застенок на вокзале. Отец сделал у Петьки обыск, обнаружил 100 рублей. По ценам тех лет была приличная сумма. Взбешённый отец тихо спросил:

- Откуда деньги?

- Заработал.

- Или воруешь?

Он чуть не изорвал их, но матушка вырвала купюры у отца и заявила:

- Не тронь.

- Он ворует.

- Мой сын не вор. – Она гневно посмотрела на Григория. - Ты ничего о семье не знаешь! Петенька своим трудом заработал это!

- Смотрите у меня.

Вердикт матушки был законом в семье, отец в эти дела не вмешивался… Не смотря на жизнерадостные фильмы, жизнь в глубинке оставалась трудноватой. Чтобы купить себе красивую рубашку, шелковую майку, четырнадцатилетние школяры, подрядились пилить дрова на почте, в областной сберкассе и других мелких учреждениях, располагавшихся в деревянных старых домах. Потом нас подучили и поручили тянуть по городу радиолинии. Лазили по столбам с «когтями» на ногах. Получив денежки, бежали в промтоварный универмаг, оставшийся от купца Мищенко. Там давали шелковые майки с коротким рукавом!

- Петька айда! – кричал Витька Симаков и первым спрыгивал со столба. – Народу - тьма, но пробьёмся!

Они снимаем с себя рубашки и по пояс голыми, ныряли в толпу. С заветного прилавка хватали, что надо купить, и двигали к кассе под крики:

- Воры, держите их! – Возмущались обиженные граждане. - Куда без очереди?

В начале осени начались репрессии, арестовали директора педучилища Дубасова. За ним друга семьи агронома Петра Александровича Матусевича, святой простоты человека. О таких людях говорят, мухи не обидит. К Шелеховым прибежала и заливалась слезами на кухне его жена Мария Казимировна. С того времени в городе началось что-то невообразимое. Люди начали по ночам исчезать, словно не жили…

- Куда они деваются? - подвалы НКВД, где правил майор Жигунов, были полны арестованных, которые вскоре «испарялись». Жёнам, добивавшимся свидания с мужьями, объявляли:

- Органы разберутся! – сурово отвечали невозмутимые следователи. - Если позволено, разрешат…

Город опустел и одичал, как омерзительные змеи ползли слухи. Люди панически боялись друг друга, даже просто разговаривать и общаться. Репрессировали всех подряд, не щадили интеллигенцию, рабочих, колхозников и мещан. Действовала настоящая машина смерти! Пускали «в распыл» целыми семьями, мужа, жену и сыновей. В ноябре, когда не вернулся со смены отец, Петька всё понял.

- Не плач мамка! – успокаивал он родительницу. - Отец не сломается, не признается в том, чего не совершал. Он обязательно вернётся!

В середине улицы Артёма, где поворот налево на Смолянку, у моста через городские ставки, в новеньких бараках, квартировал кавалерийский дивизион милиции. Все офицеры были необычно нелюдимые, носили форму с тёмно-синими петлицами.

- Убийцы! - это место Петька прошёл побыстрей, до школы остался всего десяток метров.

Расстреливать людей могли только эти нелюди, и он очень надеялся, что отец не попал к ним в руки…

Какими удивительными бывают подчас трансформации людских имён! В детстве тебя зовут, к примеру, Митенька, в юности уже Митька, а к зрелости Дмитро.

- Дед Гришака подзывал меня, визгливо крича, как глухонемому - Митяй, а отец звал всегда строго Митрий. - Иногда думал рожак хутора Татарский Дмитрий Миронович Коршунов. - На войне командиры вызывали из строя больше по фамилии, Коршунов, добавляя для ясности соответствующее воинское звание, мало ли солдат с такой фамилией… Постепенно некоторые начали обращаться по имени отчеству, но большинство знакомых кличут по прозвищу - Коршун.

Он задумывался об этом удивительном превращении, как из Мити он с годами умудрился стать Коршуном и удивлялся скоротечности жизни собственного имени.

- Некому больше звать меня Митькой! - огорчался заматеревший мужчина.

Часто вспоминал привольное детство, полнокровное интересными и пугающими вещами. Дом, мать и сеструху Наталью. Закрывал глаза и ясно видел усатого сома, заросшего от старости мхом и сопливой плесенью, жившего в холодной глубине хуторного ставка. Когда-то давним летним утром, чудовищная рыба на его глазах, проглотила драчливого гусака, величаво проплывавшего во главе своей крикливой семьи. Даже повзрослев, Митька пересекал это место с опаской, дрожа от неприятных воспоминаний...