Владимир Шатов - Между жизнью и смертью

Как всякая женщина она идеализировала прошлое, когда ей было выгодно. Григорий теперь представлялся идеальным мужем, без видимых недостатков.

- Где ты сокол мой? – Антонина выронила тряпку, которой она протирала стол. - Кому я нужна с двумя детьми…

Она бросилась к зеркалу и преувеличенно внимательно стала рассматривать отёкшее от слёз лицо, каждую проявившуюся морщинку. Обследование только ухудшило её настроение. Бабий век короткий, вместо свежей девушки в зеркале отражалась уставшая взрослая женщина.

- Как за мной раньше парни бегали, – вслух сказала она. - Прохода не давали.

- Да ты и сейчас хороша…

Антонина резко обернулась, посреди неприбранной хаты стоял Николай Симагин.

- Как ты вошёл? – смутилась она. - Я не слышала… Ой! Я не одета.

Женщина метнулась за занавеску, отгораживающую супружескую кровать и смущённо пробормотала:

- Подожди, я только кофту накину…

- Не спеши Тоня, – Николай впервые за много лет назвал её девичьим именем. - Я пока закурю… Поговорить нам надо.

Хозяйка дома быстро привела себя в порядок, вышла к гостю, севшему на стул у стола, и сказала:

- Я видишь, затеяла уборку.

- Это мне не мешает. – Вальяжно успокоил её Николай. - Сядь, сядь.

Антонина нервно села. Внезапно ослабели ноги, она поняла, что разговор предстоит не простой.

- Я к тебе с предложением, - начал Симагин. - Выходи за меня замуж!

- Да как это? – не поняла его слов Тоня. - Я вроде бы замужем…

- Нет у тебя больше мужа.

- Что ты такое говоришь. – Возмутилась она. - Григорий жив и здоров.

- Не факт! – злорадно проговорил Николай. - Там где он нынче здоровья не прибавляют.

- А ты откуда знаешь?

- Знаю…

Антонина со смесью ужаса и злости смотрела на него. Он почти открыто любовался её, и радостно признался:

- Ты ведь всегда нравилась мне. – Он затоптал потухший окурок. - Дети не помеха… Будем жить у меня, их обижать не буду.

- Хоть на это спасибо!

- Зря ты копырзишься, – упрекнул он. - Желающих больше не будет.

- А ты откуда знаешь?

- Догадываюсь, ты чай не молодая.

- Какая есть!

То о чём она сама думала час назад, высказанное чужим человеком, взволновало и вывело её из себя. В ней всколыхнулась природная гордость, и она спросила:

- Ты зачем пришёл? – Антонина стрельнула полыхающим глазом. - Больно мне сделать…

- Что ты! – испугался Николай. - Я всегда хотел жить с тобой.

- Тогда зачем плюёшь в душу?

- Это я сдуру! – он вскочил на ноги, подошёл к ней. - Давай вместе жить.

- Ты опять за своё…

Шелехова всплакнув, наклонила голову к нему, но при последних словах отпрянула и выкрикнула:

- Нет! Я мужа буду ждать.

- Не дождёшься! – нервно крикнул Николай. - Не вернётся он… За такое не выпускают.

- А ты откудова знаешь? – бледнея, спросила Тоня.

- Да уж знаю!

- Так это ты его заложил? – догадалась она. - Иуда!

- Да я! – выкрикнул Николай. - Всё из–за тебя… Он тебя увёл от меня, хай получает по заслугам!

- Уходи! – шёпотом попросила Тоня. - Никогда тебя не прощу…

Лучше бы она закричала. Николай хотевший доказать что-то внезапно остановился, он понял что потерял её. Круто развернувшись, Симагин вылетел из комнаты, напоследок грохнув дверью. Эхо глухого звука потом долго билось в голове Антонины, не находя выхода из спёкшейся от горя души, так детским крик в морскую раковину обязательно отзовётся шумом прибоя даже через несколько лет.

Обстановка в бригаде, где трудился ссыльный Шелехов продолжала накаляться, у людей ещё находились силы на недовольство. Большинство работяг поняло, что хотя норму полностью не осилить, но можно выполнять её на тридцать-сорок процентов.

- Тогда получим какой-то приварок. – Уговаривал товарищей Григорий. - Это ж плюс четыреста или пятьсот граммов хлеба…

Как лагерное начальство узнало, что бригада на грани взрыва и почему не прибегло к подавлению силой, никто не знает, но вскоре всех собрали и, вопреки всем господствовавшим тогда правилам и порядкам, молоденький лейтенант, представитель администрации сказал:

- Вы недовольны бригадиром? - Он яростно тёр отмороженные щёки, Север не щадит никого. - Выбирайте себе руководство сами!

Бригадиром единогласно выбрали заключённого Шелехова, а уголовников перевели в другую бригаду. На другой день его остановил молодой парень, колхозник с Белгородщины, сидевший за воровство оставшихся на полях после уборки колосков и предложил за весьма умеренную приписку к выработке, ежедневно докладывать всё, что о нём говорят в бригаде. Григорий брезгливо отказался, но понял, что мало понимает в существующих правилах лагерной жизни.