Владимир Шатов - Между жизнью и смертью

- Они реально стреляют за побег! – делились впечатлениями очевидцы. - Никаких новых сроков, сразу к стенке…

В 1938 году, тройка, выносившая эти приговоры о расстрелах, начальник лагеря, первый секретарь райкома и начальник районного управления внутренних дел, в свою очередь, была расстреляна. По лагерю, конечно не настолько громогласно, но всё же информация об этом была распространена.

- Поделом им! - единогласно решили каторжане.

Григорий сильно удивился, когда новый бригадир вдруг поставил его в середину строя. А обычно, как уже опытный лесоруб, он шёл и работал с краю просеки.

- Тебя, по-моему, собираются застрелить, - шёпотом предупредил бригадир. - Так что лучше будь на людях.

- Шага в сторону не сделаю.

Вообще лагерные конвоиры были не обычными солдатами срочной службы, хотя бы по степени своей бесчеловечности. Григорию не раз приходилось слышать рассказы о том, как зимой стрелки ставили провинившихся зэков «на пенёк». В овчинном полушубке легко смотреть как кто–то на морозе неподвижно стоит пару часов, больше не выдерживали. Возможно, охрана так развлекалась и согревалась, хотя постоянно грелась у костров. Следующим летом Григорий видел сам, как солдат приказал пожилому профессору из Питера:

- Скидывай рубашку, становись вот на этот пенёк. – Рябой паренёк из костромской деревни, почувствовавший свою власть над людьми, широко улыбался. - Шаг вправо, шаг влево считается побегом. Стреляю без предупреждения!

Профессор взобрался и встал как на трибуне. Его воля к сопротивлению оказалась сломана, он механически делал то, что прикажут. Через минуту образовавшийся монумент накрыла плотная туча жадной до человеческой крови мошкары. Ещё через десять старик дико закричал и шагнул с постамента, глухо щёлкнул выстрел...

Через несколько недель после снятия с должности Григорий смог выполнить норму, казавшуюся ранее недостижимой. Теперь он работал один, предупреждение о попытке побега сняли.

- Благодарствую за предупреждение. - Сказал он бригадиру, передавая часть продуктов из домашней посылки.

Впрочем, валить лес по науке Григорий выучился не сам. Как, оказалось, существовал специальный, расконвоированный инструктор, который был обязан обучать этому умению. Фамилия его звучала соответствующе, Ручка. Что он делал раньше в своё рабочее время, никто не знал, но теперь, когда Григорий был в состоянии заплатить ему самой твердой лагерной валютой, куском сала, специалист приходил на лесную делянку, как в класс и занимался с ним, причем основательно. В начале занятий учитель сильно удивлялся:

- Как ты рубишь?

- Всегда так рубил.

- Это тебе брат не уголёк добывать!

- Там малость полегши будет. – Соглашался потный, не смотря на приличный мороз ученик. - Хотя тоже скажу тебе не сахар.

- Про сахар лучше не вспоминай! – занервничал инструктор, в прошлой жизни московский кондитер. - Да не так!

Он выхватывал свой топор и двумя точными ударами подрубал вековую сосну так, что после подреза пилой с другой стороны и чуть ниже линии заруба, она ложилась ровненько, будто срезанная косой былинка.

- Ловко, – одобрительно смеялся казак. - Я так никогда не сумею…

- Сумеешь!

В результате от двуручной, поперечной пилы Григорий перешёл на большой, лесоповальный лучок, которым можно работать одному. Он научился валить деревья так, чтобы при раскряжевке не зажимало пилу, валить их туда, куда нужно, располагать подруби и срезы в зависимости от неравномерно растущей кроны, наклона дерева, силы ветра.

- Всякому делу можно научиться. - У Шелехова теперь были силы думать.

Поработав так полгода, Григорий мог наживить заостренный кол в метрах двадцати от намеченного дерева и, в двух-трёх случаях из десяти, вогнать его в землю гладким, скользким стволом тридцатипятиметровой сосны. А если и промахивался, то всего на полметра.

- Вишь, как пришлось мне в жизни! – часто размышлял он. - Сначала я пахал землю, потом воевал. После пришлось выучить горняцкий труд, теперь вот научился лес валить. Всякую деятельность приходилось осваивать основательно, иначе не выжить. Интересно, ежели останусь живым, чем судьба распорядится ищо заниматься. Так, пожалуй, я и до большого начальника дорасту, чем чёрт не шутит…

Каторжники, опоздавшие на утренний развод, попадали на работы уже не в свою бригаду, а в первую попавшуюся. Их обычно ставили собирать сучья, жечь костры. Работа эта была не очень тяжёлая, но невыгодная, пайка урезанная. Как-то на такую работу и попал бывший комендант в бригаду Григория.