Андрей Степаненко - Еретик

Мохнатые брови наместника саркастично подпрыгнули вверх.

— Ты думаешь, Ираклий поверит, что халиф ни при чем?

Амр так не думал. Никто так не думал. Но выбора не было: из-за голода по всей Аравии пошел повальный мор.

— Ираклий не глуп и не жесток, — вздохнул наместник, — но империи нужен выход на юг.

Амр превратился в слух; это было как раз то, о чем предупреждал Хаким.

— А для захвата Пролива нужен повод, и ты его даешь, — забарабанил пальцами по столу наместник, — причем, в лучшее для Византии время, ибо еще пару месяцев, и ваши порты оборонять будет некому.

Амр стиснул зубы.

— И что же нам теперь — тихо дохнуть?

Еврей печально покачал головой.

— Сколько у тебя людей?

— Две с половиной тысячи.

Наместник на мгновение задумался, потом переглянулся со своей свитой и решительно кивнул.

— Иди смело. До Фаюма тебя никто не остановит. Переводчика, проводника и пшеничной муки дней на десять дам. А дойдешь до Фаюма, чем-нибудь еще поможем.

Амр замер. Он понимал, чем рискуют евреи, ввязываясь в эту историю.

— Почему вы мне помогаете?

Наместник сурово поджал губы.

— Вообще-то, мы уже предупреждали Ираклия, — тихо произнес он, — что не позволим, чтобы вас, потомков Шебы [25] Шеба, Саба — царица Савская. Племя курейш относится к сабеянам (Sabaean), исконно считающимся народом царицы Савской. Характерно, что Saba у семитов означает старика, старосту, а, значит, Sabaean — старший род. , верящих в Единого, морили голодом.

Амр удивленно поднял брови и приготовился благодарить, но тут же нарвался на жесткий упреждающий взгляд.

— Но пропускаем мы тебя в Египет не поэтому. Я бы не нарушил присяги даже ради вас, наших братьев.

Внутри у Амра все оборвалось.

— Тогда почему?

Лицо наместника окаменело.

— Я пропускаю вас потому, что вас… приказано пропустить.

До становища номадов кортеж Ираклия добрался незадолго перед восходом. Гортанно закричала варварская охрана, тут же запылали подожженные от костров сотни факелов, и колесница дернулась и встала.

Император пружинисто спрыгнул на сухую траву и, знаком отправив четверых толмачей вперед, повернулся к Симону.

— Ну почему я не могу договориться с людьми Абу Касима так же просто, как с этими?..

— Пока ты и с этими не договорился, — рассмеялся Симон.

— Договорюсь, — отмахнулся император и сладко потянулся, — сейчас притащат девчонку, я торжественно возьму ее в жены, и все будут довольны.

Симон кивнул. Тонкость была в том, что варвары, все, как один, передавали власть по материнской линии, а потому вручали своих принцесс Ираклию с торопливым восторгом — лишь бы империя не передумала. Затем они получали землю, затем их крестили, затем объясняли, что даже их, родственников самого императора подати тоже касаются, а когда царственное потомство подрастало, вдруг обнаруживалось, что кое-кто — пятнадцать лет назад — не понял законов этой страны.

Не все переживали подобное потрясение спокойно, и одного из таких сыновей Ираклия — Аталариха даже пришлось казнить за наивную попытку госпереворота. Но в целом система работала превосходно, а для молодежи, уже воспитанной, как крестьяне, и вовсе было проще смириться, чем уйти обратно в Сахару. Да, и некуда им было уходить: дождей, а значит, и еды, год от года становилось все меньше.

— Пора, император, — подал знак один из толмачей.

Ираклий поправил одежду, приосанился и решительным, пружинистым шагом направился навстречу вождям. Симон прислушался. Переговорщики использовали одно из нумидийских наречий, но это не был язык прибывших варваров. Они вообще были какие-то странные: в коротких отлично выделанных кожаных куртках с искусным плетением и золотыми бляшками на груди, по две косы у мужчин и по одной — у женщин, лица, в общем, почти белые…

«Нет, это не нумидийцы…»

Симон поднял глаза вверх. Небо уже светлело, и, странное дело, он всей кожей чувствовал приближение какой-то опасности.

«Кифа?»

Этот довольно сильный духом кастрат мог представлять угрозу, но Симон чувствовал: дело не в Кифе.

«Ираклий?»

Да, Ираклий и Патриарх Пирр не так просто послали за ним этих бугаев, однако Симон чуял: дело не в них. Нависшая над ним угроза ощущалась, как нечто куда более масштабное.

«Неужели все-таки это — солдат? — он покачал головой. — Ну, я дурак!»

В последний раз Симон так вляпался, когда подсказал Мухаммаду, в чем секрет быстрого расширения Византийской империи.