Андрей Степаненко - Еретик

Понятно, что Амру пришлось обращаться к халифу и объяснять, почему он верит, что можно пройти из верховьев Нила в низовья без крупных боев. И понятно, что старый, многоопытный Умар, по сути, сказал то же самое.

— Ты не успеешь дойти даже до Фаюма [18] Фаюм — озеро в Египте. .

— Успею, — возразил Амр, — до Фаюма успею.

Он вытащил карту, принялся неспешно разъяснять, что по сведениям купцов, Ираклий будет в отъезде, на церковном Соборе, аж в Кархедоне, а значит, первые вести о движении войск, он получит не раньше, чем через две, а то и три недели… но Умар задал самый главный, пожалуй, вопрос.

— А что дальше?

И Амру нечего было сказать.

Он знал, что заставить Ираклия говорить с собой на равных не сумеет. А думать, что он, с карликовым сводным отрядом из вчерашних пастухов, сумеет напугать самую большую регулярную армию Ойкумены, было абсолютным безумием.

Амр и был безумен — и не он один; в этот год обезумел весь мир. Обезумело небо, не пославшее Аравии ни единой капли дождя. Обезумел раскаленный ветер, в считанные дни спаливший даже привычные ко всему листья пальм. Обезумели дикие звери, осадившие деревенские источники, и жадно хватающие пищу из человеческих рук. Но более всех обезумела Византия.

Впервые Амр приехал к Хакиму за месяц до решающего разговора, едва стало ясно, что весна не состоится. Лишенная дождей трава просто не проросла.

— Нам понадобится зерно, много зерна, — предупредил он. — Овес в первую очередь.

— Я знаю, — хмуро кивнул Хаким.

Второй раз он приехал, когда его люди начали терять скот.

— Ты что, держишь цену? Я заплачу, сколько попросишь! Дай нам зерно!

На правильно подобранной смеси старой соломы и муки коров можно было продержать довольно долго.

— У меня нет зерна, — убито покачал головой Хаким.

Амр обомлел.

— У курейшитов кончились деньги?

— Нет. Денег много.

— Тогда, может быть, все ваши корабли разбило бурей?

— Нет. Корабли целы.

— В Египте неурожай? — предположил самое невероятное Амр.

— Нет, у них все, как всегда. Запасов лет на семь. Но наши корабли не грузят.

Амр насторожился.

— Почему? Что не так? Чего они от вас хотят?

И тогда Хаким рассмеялся — совершенно безумно.

— А чего от нас можно хотеть, кроме Баб-Эль-Мандебского пролива? Что еще у Аравии есть… кроме этого пролива и песка?

Амр не поверил. Вот уже двадцать восемь лет как дождей становилось все меньше и меньше, и понятно, что цены стали меняться, и одни купеческие кланы поднимались, а другие падали. Но шантажировать своих старинных соседей угрозой голодной смерти?!! Так не поступали даже людоеды.

— Не хочешь давать, так бы и сказал!

Амр бросился к евреям, затем к армянам и грекам, но оказалось, что лишнего зерна нет ни у кого — лишь на прокорм собственных семей. А потом начали умирать люди, — сначала в пустыне, а затем и в городах. И когда Амр увидел первые неубранные трупы на улицах Медины, он понял: еще три-четыре месяца, и старый купеческий конфликт за последний невизантийский пролив закончится — сам собой.

Ираклий слушал, как стучат копыта сопровождающей колесницу имперской конницы, и думал. Собственно, этот затяжной конфликт за Пролив, как и многое другое, достался ему в наследство от Фоки, а Фоке — от предыдущего императора. Курейшиты диктовали цены всему югу Ойкумены, а главное, так и держали в руках торговлю шелком, перцем, кассией и корицей — самым драгоценным среди всех мыслимых товаров.

В Константинополе прекрасно понимали, к чему это рано или поздно приведет: вторая мировая столица, второй претендент на власть над Ойкуменой и большая война за то, чтобы из двух остался кто-то один. Проще было до этого не допускать. И плотнее всего подошел к окончательному решению «вопроса о последнем проливе», разумеется, император Фока.

Забравшийся на самый верх центурион был отважен и неглуп, а потому успел за восемь лет многое. Залил кровью Палестину и Египет, запросто сжигал мятежников и сдирал кожу с уважаемых лидеров племенных фракций, так что и в этом купеческом конфликте он, безусловно, пошел бы до конца.

Ираклий невесело усмехнулся. Ирония Божественного Провидения заключалась в том, что аравитян, похоже, спас армянский переворот. Не будь его, и все проливы Ойкумены давно стали бы византийскими, а род курейш, скорее всего, вырезали, — Фока это умел и любил. Однако Ираклии тирана свергли, и в небесах что-то повернулось.

Пользуясь едва заметной передышкой, никому прежде неизвестный Абу Касим в считанные годы сделал невозможное: создал из нескольких племен единый народ, а главное, быстро породнился с евреями и парой сильных эфиопских семей. Ну, а когда Ираклий узнал, что свадьбу Мухаммада обеспечил сам Негус Абиссинский, спорить за Пролив стало поздно. С Негусом предпочитали не связываться.