Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам

— Верно! Правильно! — закричали из толпы. — Пускай старшина на старое не тянет! Ура Тимофею Гречке, матросу!

А Тимофей Гречка успел уже водрузить знамя на самой бричке. Он воткнул древко в то гнездо у передка, куда возчик вставляет кнут. Знамя наклонилось и зашелестело на ветру, щекоча спины лошадям.

— Хорошо мух отгонять, — насмешливо крикнул Омельяненко. — Нужно и себе завести такое, чтобы слепни коней не кусали!

В кругу степенных хозяев пробежал хохоток: «Уж этот Григор — всегда насмешит!»

Водрузив знамя, Тимофей успокоился. Он спрыгнул с брички на землю, сдвинул бескозырку на бровь, подтянул клеши, откозырял знамени и пошел к фронтовикам: хоть была то и сухопутная снасть, а все–таки своя братва, вместе кровь проливали — они на суше, в окопах, а он на «канаве». Канава, по–матросски, — море. Фронтовики встретили Тимофея сердечно: хлопали по спине, сдвигали бескозырку с брови на затылок и обратно с затылка на бровь. Заправила фронтовиков, безногий Вакула Здвижный, извлек из зашпиленной пустой штанины сороковку, заткнутую сердцевиной кукурузного початка, и предложил Тимофею:

— На, браток, хлебни! Для успокоения сердца. Ты как, партейный будешь или просто — от чистого сердца?

Но Гречка решительно отстранил бутылку:

— Непьющий вроде… Вопрос революции решается…

Старшина тем временем объявил порядок дня.

— Будут ли какие вопросы?

Вопросы были, да еще какие!

Первым вырвался Авксентий Нечипорук.

— Вопрос! — крикнул Авксентий. — Нарежут людям землю или не нарежут? И как — даром или нет? И теперь же, пока панский хлеб еще на корню, или погодя — когда пан управится с урожаем? Потому как, ежели нарежут, а своего зерна нет, так и…

— Дядька Авксентий! — прервал его старшина. — Погодите! Резать или не резать — об этом, как сказано, решит Учредительное собрание. А потом — вы же сразу двадцать вопросов загнули, а нужно порядка придерживаться. У каждого свои вопросы есть, а вы, дядька, сразу за всех…

— Нарезать! — завопил Тимофей Гречка. — Немедленно нарезать… С панским хлебом! А покосим сами! Земля крестьянам, фабрики рабочим! Долой буржуазию! Паразитам амба!

Это было как сигнал к авралу. Весь выгон загудел: «Нарезать тотчас же с пшеницей!» И напрасно старшина и председатель земкома надрывались, призывая людей к порядку. Женщины тоже подняли крик.

Григор Омельяненко попытался утихомирить сходку:

— Люди добрые, да побойтесь вы бога! Земля без устройства и под кладбище неудобна! Спопервоначалу надобно Учредительное собрание, чтобы закон написать!..

— А когда же оно будет, это Временное или, как там его Учредительное собрание? Долго ли закон написать? Вон наш писарь за один день по пять законов переписывает! О чем же Учредительное или, как его, Временное правительство только думает?

— Долой Учредительное собрание! — гаркнул Тимофей Гречка.

Фронтовики, даром что сухопутная косточка, поддержали моряка в один голос:

— Долой Временное! Пусть будет постоянное, правильное! Пускай землю нарежут, а то как бы мы костылями делить не пошли! За что кровь проливали?

— Чего там ждать! — кричали женщины. — Терпения нет. С голоду пухнем! Пускай отмерят каждому, что полагается от революции!

Девчата также подняли писк, но общий шум почти заглушил их голоса, и потому невозможно было понять, чего именно они требовали. Видно, и им нужна бы хоть полоска земли на приданое.

— Люди! — взмолился старшина, вытирая лысину платком. — Люди! Не для того ведь мы собрались сейчас! Ну и народ…

— А ежели не для того, то нечего и торчать здесь! По домам разойдемся. Дома и без того дела хватает!..

Один лишь управляющий Савранский оставался словно бы равнодушным ко всему, потому что ему и верно не было до этого никакого дела. К сорока десятинам, которые у него есть, ему, конечно, ничего не прирежут, а господскую землю, пока не выйдет закон, все равно никто не тронет: на то есть власть, пускай даже и временная, а все же с милицией и стражниками. Вон в Григоровке уже попробовали! Так казаки живо перепороли шомполами две сотни крестьян. Он пренебрежительно ухмылялся в усы, и это не ускользнуло от внимания Тимофея Гречки.

— А ты, холуй, чего рожу кривишь? Еще не так засмеешься! К стенке его, паразита!

Савранский, обиженно озираясь, отодвинулся в глубину брички, прячась за полотнище знамени.

Сомнения снова овладели душой Авксентия: кто знает, где истинная правда?

Авксентий был заодно с Гречкой: конечно, резать нужно сейчас же, до каких же пор ждать?.. Но когда старшина напомнил, что без закона не годится, Авксентий не мог не согласиться и с ним: ясное дело, куда же без закона?.. Когда батраки из «экономии» вопили, чтобы раздать землю без выкупа, Авксентий был именно за это. Откуда же людям денег взять? Но когда подали голос почтенные хлеборобы, что, мол, землю, нарезанную задаром, потом все равно кто–нибудь отберет, а вот ежели купчую оформить, тогда уже и комар носа не подточит, — Авксентий должен был признать, что и это верно; сегодня ты возьмешь у пана, а завтра кто–нибудь возьмет у тебя, а если будет земля купленная, тогда уж — дудки! А земля нужна, ох как нужна: и отец и дед Авксентия мечтали обзавестись собственной землицей и ему завещали мечтать о том же…