Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам

В трех шагах от компании Авксентий, как полагается, снял шапку, поклонился и поздоровался со всеми:

— Здоровеньки булы! С воскресеньем вас! Мир честной компании!

— Здорово, Авксентий, здорово! Здоровеньки булы, Афанасьевич! — отвечали дядьки по–разному, в зависимости от степени знакомства с Авксентием.

А Григор Омельяненко даже обрадовался.

— О! — сказал он. — И Нечипорук! Вот и он! Я же говорил, что Авксентий сразу объявится. На! — и он протянул бумагу, которую держал в руке. — Записывайся!

— А… что это за бумага? — настороженно поинтересовался Авксентий, на всякий случай отстраняясь.

— Записывайся, записывайся! — хором загудели дядьки — Дело хорошее, правильное, наше, мужицкое…

— Записывайся! — Омельяненко подал огрызок карандаша. — Наш крестьянский союз организуем. Сейчас же на вече и делегата в Киев изберем. Омелько! — крикнул он батраку, который держался поблизости, так сказать, на подхвате, на тот случай, если у хозяина возникнет какая–нибудь надобность. — Подставляй, Омелько, стол!

Дядьки угодливо засмеялись. Омелько подбежал и пригнулся. Омельяненко положил бумагу ему на плечи, как на пюпитр.

— Кха! — кашлянул на всякий случай Авксентий. — А что это за союз такой и что в этой самой бумаге прописано?

— Ничего не прописано, — успокоил Омельяненко. — Видишь, одни подписи… Кто расписался, тот, выходит, и записался. Пишись и ты. Здесь, — он указал потрескавшимся ногтем. — Под номером сорок четыре. Сорок четвертым будешь. Просились бы и еще сто, но то уже арендаторы…

Авксентий снова кашлянул. На карандаш он на всякий случай не глядел.

— Так и я же, того… тоже две десятины аренды от графа держу.

— Это особь статья! — сказал Омельяненко. — От пана каждый что–нибудь держит. Но ведь у тебя и своей землицы целых две десятины. Верно?

— Верно. Две. За лесом на песках. Такая неудобная…

— Записывайся, записывайся! Чего раздумываешь? — закричали дядьки. — Все уже записались, которые хозяева. За мужицкую правду…

Мужицкая правда! Именно она и нужна была Авксентию. Он быстро огляделся. Рядом стояли: Самийло Воронец — двенадцать десятин, Ларивон Дюдя — восемь, Юхим Лавриненко — семь, Казимеж Щенснолевич — шесть, и другие — помельче… Хозяева, ничего не скажешь… Так записываться или не записываться? Ведь подпись, она же — документ! Подписываются на паспорте в полиции, на купчей — у нотариуса, или на арендном обязательстве — в экономии… Кто его знает?.. А что, как все назад повернет? Правительство, ведь оно — временное… Вот если бы знать…

— Подумаю, — сказал Авксентий, отворачивая лицо от листка и отводя протянутый ему карандаш. — Пускай потом… после сходки…

— После сходки! — фыркнул Омельяненко. — После сходки записи конец, потому как и делегата уже изберем. Твое дело — как знаешь. Мы тебя в хозяйский гурт зовем, а там — твое дело… Добровольно —так и в объявлении сказано…

Григор Омельяненко начал складывать бумагу.

— Погоди! — остановил его Авксентий; сердце у него учащенно забилось: а что, если он не запишется и ему из–за этого не нарежут земли, когда начнут делить? — Ишь какой скорый! Я разве против говорю? Но только подумать надо, обмозговать. Ведь дело такое…

Софрон сжал локоть отца.

— Записывайтесь, батьку, глядите — все записываются, кто с землей. За людьми не пропадем…

— А ты помолчи! Молод еще подсказывать.

Омельяненко держал бумагу в руке. Он пожал плечами:

— Мое дело предложить, поскольку мне доверие оказано, потому как в Киеве был и в Центральную раду заходил…

— Ну и что же там говорят? — живо поинтересовался Авксентий. — Как предполагают: нарезать или не нарезать землю? Что присоветовали?

— Это дело не скорое — землю нарезать! — уклончиво ответил Омельяненко. — Попервоначалу надо, чтобы было кому наш хлеборобский интерес отстоять. А у Центральной рады, известно, какой лозунг; земля крестьянам, вопче… Вот и посоветовали мне стать фундатором.

— Фундатором? — Авксентий такого слова еще не слыхал.

— Ну да, фундатором филиала…

— Филиала? — И такого слова Авксентий не знал. Сколько же их сейчас пущено, этих новых слов!

— Ну да, — опять важно подтвердил Омельяненко. — Инициатором.

Авксентия бросило в пот. Фу–ты, напасть какая! Никак в толк не возьмешь, что кроется за этими новыми словами: цaцa или бяка?

Новые слова волновали и тревожили Авксентия Нечипорука. Как бы этакими непонятными словами да не обманули мужика!.. Эх, надо было в городе, у шуряка Ивана как следует расспросить; рабочий народ ко всему понятие имеет. В следующий раз, когда снова будет Авксентий в Киеве, — непременно скажет он шуряку: пусть составит ему этакую грамотку, вроде как в церкви на поминание подают, и впишет туда все, какие только пошли теперь новые слова и расскажет Авксентию, что каждое из этих слов обозначает. Фундатop, филиал, инициатор!.. При царе таких слов вовсе не было — от революции эти слова пошли… А кто его знает, что из этих слов выйдет? Ведь вот в пятом году тоже говорили–балакали: конституция! А потом нагнали казаков и начали народ нагайками сечь. Да еще и приговаривали: вот тебе конституция, вот тебе конституция…