Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам

Протестовали докеры Гавра и металлисты Шеффилда, шахтеры Рура и ткачихи Манчестера, шоферы Нанта и электрики Эдинбурга, металлисты Бирмингама и докеры Марселя.

В революционной России демонстранты с утра вышли на улицы Петрограда и Москвы, Тулы и Орехово–Зуева, Иваново–Вознесенска и Пензы, Саратова и Ростова–на–Дону, Новгорода и Ярославля.

Демонстранты несли плакаты:

«Отставку министру Милюкову! Долой министров–капиталистов! Конец войне!»

После обеда демонстранты двинулись и по улицам украинских городов. Шли Луганск, Юзовка, Бахмут, Кривой Рог, Екатеринослав, Харьков…

В Петрограде командующий Петроградским военным округом только что отдал приказ: войскам выступить против демонстрантов. И, взяв оружие, вышли против народа юнкера Михайловского артиллерийского училища.

Но тогда вышли и солдаты Финляндского полка, и матросы флотского экипажа, и 180–й пехотный полк, недавно укомплектованный на Черниговщине, на Украине.

Солдаты тоже имели при себе оружие, но несли и плакаты:

«Долой войну! Мир без аннексий и контрибуций!»

Мир! — это было главное, этого требовал народ. А там уже он распорядится собственной жизнью, распорядится так, как найдет нужным. Мир! Это и было началом будущего. Народ требовал мира сейчас, сегодня, немедленно! Светлое будущее должно наконец стать сегодняшней жизнью, навсегда избавляя народ от проклятого прошлого.

Под вечер вышли демонстранты и на улицы Киева.

Опускались сумерки, и демонстранты несли в руках факелы: палки с паклей, смоченной в керосине или мазуте и подожженной от газовых фонарей на окраинах. Они вспыхивали и мерцали, эти примитивные факелы, и все вокруг — стены домов, кроны деревьев, мостовая под ногами, — все вспыхивало и мерцало, и снова вспыхивало в багряных отблесках дрожащего огня. И в этом зареве белые свечи каштанов вдруг тоже покраснели, и живым огнем, тоже словно вспыхивая и мерцая, реяли красные знамена и транспаранты под зардевшимся каштановым цветением. На транспарантах было написано:

«Долой войну! Позор тому, кто поднимает оружие против нас»

И демонстранты пели:

Вихри враждебные веют над нами,

Темные силы нас злобно гнетут!..

Грушевский смотрел через широкое окно на улицу, и вдруг ему стало не по себе.

Там, за окном, перед его взором кипело и бурлило: проходили мерцающими тенями толпы людей, кричали и пели тысячи голосов, все сливалось в сплошной гомон, крик, вопль, и, озаряя все, вспыхивало, и пригасало, и снова вспыхивало красное зарево. Это казалось ему жутким. И какие–то страшные, не осознанные до конца образы словно бы возникали и снова пропадали перед внутренним взором Грушевского, а из глубины памяти появлялись какие–то, тоже еще не осмысленные ассоциации.

…Пахло дымом, нет — гарью, выли псы, нет — это поднимало рев стадо, ах, нет — это нарастал и нарастал шум многотысячной толпы. И эти белые соцветия каштанов, озаряемые красным пламенем, ведь это же снег, который вдруг заплывал кровавым туманом, как страшное предзнаменование, как дурной кошмар, как фантасмагория.

Но ведь это же было, было на самом деле! Было в январскую ночь 1905 года.

Пылали имения Залевской под Княжичами, Музичами и Горбовичами: пылало имение Терещенко под Шпитьками; горел Родзянко за Бучей, Брюховецкие в Белгородке, Юзефовичи у Севериновки, Хитрово в Боярке… Крестьяне требовали земли, а не получив ее, жгли имения…

А Михаил Сергеевич стоял тогда вот также у окна, укрывшись за портьерой, у себя в Китаеве, в доме над прудом (тогда большой каменный дом в Киеве не был еще построен), и сердце у него замирало, и душа уходила в пятки, и весь он дрожал с головы до ног, и думал, и прикидывал, и колебался, и терзался; сожгут или не сожгут? Собственно, и жечь–то было нечего. Разве он, Грушевский, — помещик, пан? И «имения» — то — всего каких–нибудь несколько десятин пропашных, как у заурядного хуторянина. Ну, еще фруктовый сад, ну, там огороды, теплицы, парники, клубничные плантации, загон для скота, комора с зерном… Вот, вот, каморра [18] Тайная бандитская организация ( итал. ). ! Настоящая итальянская каморpа, французские санкюлоты — на православную украинскую голову! Форменная банда какого–то Соловьева, соловья–разбойника, в Черниговских, за Десной, лесах!.. А могут поджечь и свои —китаевские, голосеевские, корчеватские, мышеловские… Вот именно, совсем как в мышеловке! Сожгли ведь такого же, как и он, хуторянина, с полсотнею десятин в Броварских лесах, вот тут, совсем близко, за Днепром, сожгли любезного друга Михаила Сергеевича, нeмца–yкpаинца, помещика Фогенполя… Так сожгут или не сожгут, — пронеси, господи?! Не сожгли, обошлось…