Юрий Смолич - Мир хижинам, война дворцам

— Тю! — засуетился Флегонт, тоже вдруг застеснявшись. — Я сейчас! Подождите минутку!

И через минуту Флегонт снова выбежал в серой гимназической тужурке и форменной синей фуражке с серебряным гербом 5–й печерской гимназии

— Хлопцы! — озабоченно говорил он, наспех подпоясываясь форменным лакированным поясом с медной бляхой. — А как же спевка? Сегодня же воскресенье: в пять репетиция… Марина Гервасиевна рассердится, если мы не придем.

Флегонт и Данила, а с ними, во время побывки, по старой памяти, и Харитон пели в хоре печерской «Просвиты» [3] «Просвіта» («Просвещение») — добровольное культурно–просветительное общество, в годы революции широко использовавшееся украинскими националистами. , Данила — басом, Флегонт — баритоном, а Харитон — в партии вторых теноров. Рабочий хор печерской «Просвиты» славился на весь Киев, выступал в «Домах трезвости» и даже давал концерты в Троицком народном доме. Сейчас хор готовил лысенковскую кантату «Слава Украине». Руководила хоровой секцией «Просвиты» курсистка Марина Драгомирецкая, дочь печерского доктора. Распространять народное искусство и открывать миру его перлы, а также поднимать к наивысшим вершинам наинижайшие народные низы, выявляя самобытные народные таланты, — вот что вдохновляло курсистку Драгомирецкую в ее благородном гражданском порыве, хотя она и была медичкой. Отсутствие трёх голосов на спевке она, несомненно, восприняла бы как тяжелое личное оскорбление.

— Вот так да! Верно, пение сегодня… — растерялся Данила.

У него даже мелькнула мысль — не отложить ли свадьбу до другого раза, чтобы только не краснеть перед барышней Драгомирецкой, с таким энтузиазмом и самоотверженностью отдающейся общественной деятельности.

— Ну, — фыркнул Харитон, — не каждое воскресенье люди женятся, должна понять — может, и сама когда–нибудь замуж выйдет!

Флегонт слегка покраснел. Предположение, что Марина Драгомирецкая может за кого–нибудь выйти замуж, было ему неприятно.

— А ты, Данила, сейчас забежишь к ней и скажешь: так вот и так — петь сегодня не могу, женюсь…

Теперь покраснел Данила. Прийти к девушке и брякнуть, что, мол, женюсь и тому подобное, — нет, тут сгоришь со стыда.

— Уж лучше ты сам, Флегонт, — предложил он, — зайди и скажи за всех…

Поспорив малость и порешив, что предупреждать Марину зайдут все трое, а, кстати, «для приличия» (все равно не придет) пригласят и ее, друзья поспешили к исполнению главной миссии: добывать в кредит — денег–то не было — ведро самогонки у лаврской просвирни пани Капитолины. Лаврская просвирня пани Капитолина, которая из теста пекла просфоры для причащения от тела господня, а из опары, остававшейся от господня тела, гнала самогон для всей печерской округи, — характер имела прижимистый, и выпросить у нее в долг самогону, да еще целое ведро, было делом не простым.

Договорившись оставить в залог Харитонову гармонь (все равно на свадьбу следовало звать традиционный оркестр: скрипача, цимбалиста и бубен), праздничный пиджак Данилы (ведь лето почти наступило), а также Флегонтовы учебники за седьмой класс (в восьмом они не понадобится), друзья подвергли всестороннему обсуждению женитьбу Данилы и Тоси без попов и церкви.

Гимназист Флегонт Босняцкий сразу же этот акт горячо одобрил.

В поступке Данилы и Тоси Флегонта пленила романтика революционной ломки традиций и сокрушения основ. Да тот ли это Данила, с которым выбито было из рогатки не одно окно в кадетском корпусе? Никогда не ожидал Флегонт такой прыти от непроворного друга своей юности.

И вот, выходит, свадьбу надо играть немедленно, и Тося, значит, станет женою Данилы уже нынешней ночью. От этих мыслей Данилу кидало в жар. Тосю Данила любил.

А ведь недавно и не подумал бы, что может влюбиться, да еще в кого? В эдакую вихрастую из соседнего двора! Ведь когда лет пять назад Данила уже пошел на завод учеником слесаря, она, эта девчушка, еще забавлялась скакалочкой и играла в пятнашки с подружками — «серый, белый, мохнатый, скорее в хату!». Ведь и началось–то с того, что кто–то из старших мальчишек таскал девчонку за патлы, она визжала как недорезанная, и Даниле пришлось раза два по–соседски защищать хлипкую Тоську Колиберду. А на третий раз, одолев обидчика, он стал утешать ее — уж очень плакала Тоська с разбитым носом. А потом как–то в Макковеев день протянула ему Тося цветок — георгин, — когда парни и девушки, освятив букеты, завели танцы у церкви святого Николая и Тоська вышла тогда на первое своё девичье гулянье. А раз уж получил цветок — пришлось приглашать ее на «полечку–рутютю». С той поры и o6нapужились у них, как говорится, «общие интересы». Данила, как и все на Рыбальской улице, был заядлый потомственный рыболов, ставил перемет в ночь с субботы на воскресенье и снимал с него не меньше двух пудов рыбы. И Тося всегда ему помогала. Щуплая Тоська оказалась неутомимым гребцом, даже когда выгребать приходилось против течения. Она и плавала хорошо — не боялась ни быстрины, ни волн, даже в бурю на Днепре, а к тому еще знаменито варила уху из окуньков и пшенную кашу с вяленой воблой… Одним словом, умела разделить с другом любую опасность, а хлопоты все принимала на себя. Так Данила вдруг обнаружил, что лучше вихрастой Тоськи девушки нет, и однажды, пока рыба шла нa перемет, выяснил он, что и обнимается она, такая щупленькая, жарко…