Владимир Беляев - Кто тебя предал?

Свечи горели на заборе Армянской улицы, изрешеченной немецкими пулями: у этого забора гитлеровцы совсем недавно убили среди бела дня 28 захваченных ими во время облавы молодых ребят.

Пылающие свечи были воткнуты в холодную, сырую землю под тремя каштанами у пожарного депо на Стрелецкой площади. Это место было избрано гитлеровцами для публичных и массовых экзекуций.

В глубоких песчаных оврагах за Лычаковом, в сырой и все еще пропитанной кровью Долине смерти за Яновским лагерем, на опушке пригородного Велогорского леса — повсюду в этот холодный осенний вечер пылали воткнутые в землю свечечки. Их желтоватые огоньки заставляли сердце сжиматься от боли и гнева к фашизму. Огни свечей как бы обозначили географию преступлений гитлеровцев на украинской земле, ярким пунктиром отмечая гибели, гибели, гибели... Ведь более полумиллиона мирных, неповинных жителей одного Львова было уничтожено палачами за тридцать семь месяцев оккупации.

В тот вечер уже выписанный из больницы и окрепший Теодозий Ставничий пришел на «Гору казни» вместе с бывшим капитаном, а теперь инженером Водоканалтреста Журженко. Виселицы уже давно были спилены на дрова жителями соседних улиц, и только черные пеньки обозначали места, где они некогда стояли.

— Вот здесь она погибла! — показал инженеру место казни Иванны ее отец и дрожащей рукой прикрепил к одному из пеньков зажженную свечечку.— Дорогой ценой заплатил я за то, что долгие годы верил в бога и обманывал этой верой других людей,— с горечью признался Ставничий, глядя на стоящего рядом в молчании с непокрытой головой инженера.

— Обо всем этом и надо рассказать народу, Теодозий Иванович,— сказал Журженко.— Кончайте поскорее свой дневник. Все, что вы знаете, расскажите без стеснения. Ничего не утаивая. Хотя бы во имя памяти дорогой Иванны, которую мы с вами так любили...

«Где похоронена Иванна Ставничая?» — спросит меня читатель. Не знаю! То ли серебристый пепел ее, перемешанный с пеплом других сожженных и убитых узников фашизма, развеян по склонам песчаных оврагов за Лычаковом, то ли ее сожгли в Долине смерти за Яновским лагерем, в котором мы той осенью обнаружили специальную машину, переоборудованную немецкими инженерами из дорожного грохота-камнедробилки в костедробилку.

А быть может, останки Иванны похоронены на отлогих скатах горушки за дрожжевым заводом? Скрывая следы Преступлений, гитлеровцы засадили их молодым лесом.

Я уже писал эту повесть, когда в дверь номера львовской гостиницы «Интурист», ранее называемой «Жоржем», постучались. В номер быстро вошли отец Касьян и встревоженный Ставничий.

— Здравствуйте, Владимир Павлович,— задыхаясь, сказал Ставничий.— Моя тетрадь цела у вас?

Я открыл ящик письменного стола и, доставая объемистую тетрадь в коленкоровом переплете, сказал:

— Вот она! Возвратить ее вам?

— Да нет, возвращать пока не надо,— смущенно ответил Ставничий.— Тут странная история произошла вчера, Пусть лучше отец Касьян поведает вам о ней...

Из рассказа отца Касьяна выяснилось следующее. После того как он отслужил вечерню в Свято-Онуфриевской церкви и возвратился к себе в монастырскую келью, распахнулась дверь и на пороге возник широкоплечий пожилой человек. Направляя в отца Касьяна пистолет, вошедший сказал:

— Тише! Не кричать! Где Ставничий?

— Уехал в Тулиголовы. К знакомым,— бледнея, сказал священник.

— Где он прячет свой дневник? — спросил человек с пистолетом.

— Не знаю,— обманул пришельца Касьян, хотя прекрасно знал, что до того, как передать дневник мне, Ставничий прятал его в ящичке над койкой, прибитом к стене.

Тогда незнакомец велел отцу Касьяну лечь на пол и стал обыскивать келью. Он отбросил матрацы на койках, перебрал все журналы и книги на стеллаже, долго рылся в чемоданчике Ставничего и вещах отца Касьяна. Обыск не привел ни к чему. Озлобленный, уходя, он сказал:

— Никому ни слова об этом! Понятно? Заявите — пеняйте на себя. И вспомните судьбу отца Романа Луканя!

— Кто такой Роман Лукань? — перебил я отца Касьяна.

— В монастыре василиан, где сейчас живу. я, был умный монах, священник Роман Лукань. Многие годы он составлял жизнеописание первопечатника Русичи Украины Ивана Федорова, который, как вам известно, скончался во Львове и перед смертью преследовался воинственным орденом отцов доминиканцев. Я сам видел рукопись Луканя. Написано им было очень много. Особое внимание в ней уделял Роман Лукань таинственной истории исчезновения надгробной плиты с могилы первопечатника. Она исчезла бесследно. По слухам, ее уничтожили либо скрыли от посторонних глаз отцы иезуиты. Отец Роман Лукань тоже придерживался этой версии.