Где-то далеко, на Замарстинове, завыла сирена, и митрополит вздрогнул. Ему и впрямь почудился львиный рев, пронесшийся над сонным городом.
Вдруг раздался мягкий и нежный женский голос:
«Говорит радиостанция имени Тараса Григорьевича Шевченко. Перед микрофоном выступал наш радиокомментатор, писатель Ярослав Александрович Галан...»
«Галан... Галан... Галан... Кто такой Галан? Где я уже однажды слышал это имя?» — мучительно припоминал Шептицкий, и вдруг его осенило. В начале 1931 года один из каноников принес ему январскую книгу выходившего тогда во Львове журнала «Вікна» и, всячески извиняясь, доложил, что этот журнал «паплюжит», то есть оскверняет, священную особу его эксцеленции. Каноник показал митрополиту отчеркнутое место в памфлете «Куры на ган-ку», где было напечатано дословно: «А что касается Шептицкого, этот бородатый мутитель святой водички умножает свои «заслуги» основанием новой, уже наичернейшей из черных партии «украинского католического союза».
Фельетон был подписан «Яга». Митрополита задело не столько оскорбительное прозвище «бородатый мутитель святой водички», сколько то, что неизвестный автор, скрывающий по понятным причинам свою подлинную фамилию, очень едко, с большим знанием дела высмеял детище митрополита — новую партию, которая должна была пойти в атаку на коммунистов.
Шептицкий поручил тогда каноникам из консистории узнать, кто скрывается под псевдонимом «Яга», и завести на него досье. Так Шептицкий поступал всегда; в капитуле святого Юра на любого заметного инакомыслящего деятеля заводили своеобразное церковное следственное дело.
Дела эти лежали в большом, окованном стальными полосами сундуке, ключ от которого хранился у владыки. Изучая досье, он всегда мог парализовать противников униатской церкви, пробующих вести самостоятельную политику и пренебрегавших авторитетом Шептицкого. Одного «вольнодумца» через своих людей он лишал работы, пробуя сломить его волю голодом и нуждой. Другого с помощью тонко замаскированных связей церкви с пилсудчиками отдавал в руки полиции. В случае полного раскаяния и желания впредь подчиняться воле и указаниям митрополита малодушного ожидало не только всепрощение, но даже материальная помощь.
Уже в феврале 1931 года митрополиту доложили, что под псевдонимом «Яга» выступает молодой революционный писатель коммунист Ярослав Галан, изгнанный в конце двадцатых годов с учительского места в Луцкой украинской гимнации за свои левые убеждения.
Досье, заведенное на Ярослава Галана, росло быстро. Опытным мастерам политического сыска, каноникам Шептицкого удалось вскоре установить через их коллег, работавших под руководством епископа Иосафата Коцыловского в Перемышле, где некогда учился и жил Галан, что еще в 1924 году, приехав в Перемышль на каникулы, он вступил там в ряды подпольной Коммунистической партии Западной Украины. Каноники митрополита отмечали в досье появление каждого нового произведения Галана, соответственно их комментируя. Когда «Рабочий театр» во Львове поставил комедию писателя «99 %», в которой был зло высмеян греко-католический поп отец Румега, стремящийся попасть в польский сейм, святоюрцы через своих тайных агентов сделали все возможное, чтобы пьеса Эта поскорее сошла со сцены и ни в коем случае не проникла на сцены других профессиональных театров.
В первые недели войны по Львову распространился слух, что Ярослав Галан разделил судьбу своих друзей — революционных писателей Степана Тудора и Александра Гаврилюка, убитых одной фашистской бомбой 22 июня 1941 года. Каноники не без радости доложили митрополиту, что опасный смутьян Ярослав Галан уничтожен при вступлении немцев во Львов.
Митрополит убедился, что его обманули. Галан, оказывается, жив и говорит с Украины, с территории, занятой советскими войсками. Откуда Шептицкий мог знать, что радиостанция имени Тараса Шевченко работала из Саратова? Он просил любыми способами заглушать ее тлетворные передачи. Но в ту ночь, когда впервые услышал в оккупированном Львове митрополит голос писателя, ему только вспомнилась легенда, на которую ссылался Галан. «В грозный час,— говорил Галан,— когда сердце народа переполняется сверх меры гневом и оскорблениями за все нанесенные обиды, каменные львы оживают. Они отряхивают седину со своих грив, сходят со своих постаментов и бегут сонными улицами, наполняя их потрясающим ревом».
Правда, не рычание львов, а рокот советских тяжелых танков услышит митрополит в одну из последних ночей июля 1944 года. В мерном рокоте моторов боевых машин, сделанных руками советских тружеников на заводах далекой Сибири и Урала, митрополит почует грозный набат: грянет возмездие за все те беды, которые причинили он и его церковь в годы всенародного горя...
Читать дальше