Михаил Колосов - Новые крылья

Спали мало. Никого не видел.

Демианов разбудил нас с Анной еще затемно, сам он, как я понял, вообще не ложился, уговаривает схулиганить и вопреки желанью Пьетро разыграть настоящий спектакль, отправить все-таки меня, а не Анну. Мы повозражали немного, больше для успокоения совести, мол не успеем подготовиться, наряда нет, да и не репетировали со мной, но было очевидно, что Мишу не унять. Он влюблен в свою выдумку. Стал тащить нас силой из постели, а мы, играючи, его к себе, но завязавшуюся возню пришлось прекратить, т. к. времени слишком мало. Вытащили все Аннины наряды. У нее и локоны накладные оказались, что Мишу осчастливило. Приколотые под шляпкой, они смотрятся великолепно. Выбрали наряд. Шею закрыли шарфом. Перчатки пришлось надеть одни из Мишиных, бархатные, похожие на дамские. Видом все остались довольны. Анна сама красила мне губы и глаза. Роль я знал назубок, словно субретка, следящая за репетициями примадонны и ежеминутно готовая стать на ее место. Голос Миша велел не форсировать, а говорить спокойно своим, несколько с придыханием и растягивая гласные. Он показывал, как надо говорить, чем ужасно смешил нас с Анной, до того фальшиво у него получалось, но как ни странно, когда я стал его копировать, вышло очень даже недурно. Так же, как вчера Анне, Д. давал советы, предполагая совсем уж невероятные возможности развития событий. И все самолично изображал. Смеялись так много, что когда пора настала идти, я чувствовал: ни за что не смогу больше засмеяться, даже если очень пожелаю. Пришел Пьетро. Меня от него спрятали. Д. его тоже нарядил на всякий случай и сказал, что с ним пойдет, а я, якобы, провожу до места Анну. Раньше еще условились встать по разные стороны улицы, и, когда она пойдет, П. подаст сигнал. Мы с А. подождали, пока они выйдут, минут через десять тоже пошли. Я усадил А. в траттории на открытой террасе, а сам пошел поближе к друзьям. У Пьетро меня заметившего и узнавшего, глаза на лоб полезли. Он замахал руками на Демианова, закричал, но Миша сказал что-то, от чего тот сразу успокоился. Встали, как условились, ждем. Чувствую, сердце колотится, пот градом, голова от шляпки шпилек и буклей чешется нестерпимо. В какой-то момент мне показалось — не смогу, испорчу все. Но вот… Собственно, знака они могли не подавать: я почему-то догадался, узнал, что это она идет, и двинулся навстречу. Как во сне — руки-ноги точно не свои, во рту пересохло. А она, не знаю, как объяснить, будто подыграла мне, словно мы с ней сговорились, не успел я и рта раскрыть, чтобы позвать на помощь, она сама ко мне руки протянула. Демианов потом приписывал все моей необыкновенной игре, вроде я такое лицо сделал неподдельно страдальческое, но это как-то само вышло. Я невольно, а вышло, вроде как он учил, выдохнул: «Сеньорита, мне дурно, помогите ради бога!» Она подхватила меня, чуть не взвалив себе на спину.

— Пойдемте, сеньора, вам нужно сесть.

— Нет, нет. Я живу здесь недалеко, проводите меня, умоляю вас.

Мы пошли. Она изо всех сил старалась принять на себя мою тяжесть. Милая, добрая девушка. Я ощутил укол совести. Не сказать ли, что все прошло? Не сказал.

Демианов встретил нас дома, на пороге. (Я видел, как они с П. побежали вперед). Принял меня с рук на руки. Запричитал:

— Мама мия! Что с моей женой? Что случилось, дорогая?!

Мне хотелось только одного — уйти к себе и переодеться. Что я и сделал, взглядом попрощавшись со своей «спасительницей». Слышал, как Миша угощает ее, рассказывает байки о нашей «супружеской» жизни, что мы иностранцы, что ребенок это первый и что-то еще.

Приняв собственный облик, выбрался потихоньку, пошел искать Анну. Встретились. Пошли к матерям. По дороге я поверил Анне свои сомнения. Хорошо ли мы поступили с бедняжкой. Она взяла меня за руку, грустно ответила: теперь уж случилось, назад не вернешь. Она права. Ну, пусть, хотя бы, это на моей совести будет — не на ее.

Вечером Миша восхищался моей игрой. Пьетро не пришел. Лег я рано, но долго не мог заснуть, несмотря на страшную усталость.

Были у наших. Здесь все, кроме моей бель-мэр, увлечены плетением кружев. Какая-то мания. И Анна готова заразиться. Часа три сидела возле мамы с Беннитой, глядя неотрывно. Даже Миша заинтересовался. Говорит, что часто свое писательство с плетеньем сравнивал: слово за слово, фразу на фразу нанизываешь, переплетаешь, всё хочешь выткать легкий, изящный, как кружево, узор. И потому настоящее плетенье его завораживает. Пока они занимались, я соскучился, задремал. Оказался снова на морском песочке, огляделся: вон бежит ко мне мой дружок. Что-то зажал в кулачке, протягивает мне, кричит: «Большую мышь не поймал, убежала. Только маленькую. Вот!» Смотрю, действительно: маленький белый мышонок у него в ручке.