Сергей Максимов - Цепь грифона

Ворошилов кивнул в знак согласия.

– Ну, шо ты, доня, очи долу ховаешь? – продолжал издеваться над незадачливым комиссаром командир, говоривший суржиком – эдакая смесь украинского, белорусского и русского языков.

– Гриценко! – прикрикнул на орденоносца Ворошилов.

– Да что он, товарищ Ворошилов, басни нам тут рассказывает, – неожиданно на чисто русском языке отвечал ему командир, не без успеха осваивающий речь своих подчинённых.

Суровцев подобно Ворошилову ясно осознавал, что прежние революционные лозунги для войны с Польшей явно не годились. Как не раз случалось в его жизни, он в одно мгновение осознал всю важность и решительность момента. Всю его значимость и для ситуации, а возможно, что и для дальнейшей собственной судьбы и жизни. В отличие от окружающего большинства он впервые услышал фамилию Пилсудского ещё в 1914 году. Знал он даже примечательную биографию бывшего социалиста, журналиста и организатора громких экспроприаций, затем командира 1-го Корпуса польских легионеров, а вот теперь начальника Польши Юзефа Пилсудского.

Суровцев почувствовал, что ему нужно действовать, как это не раз бывало на войне, быстро и решительно. Не ускользнуло от его внимания и раздражение второго по значимости человека в армии Будённого – Климента Ефремовича Ворошилова. Сергей Георгиевич быстро взобрался на платформу-трибуну. Поднял над головой обе руки, призывая к тишине. Не давая даже рассмотреть себя, не допустив ни единой лишней секунды паузы, он крикнул:

– Товарищи! Товарищи, – уже более спокойно, выверенно, внятно и чётко продолжал он. – Должен вас разочаровать, а может быть, и обрадовать. К нам пришли не какие-то там обманутые польские пролетарии и крестьяне. К нам явилась польская шляхта со своей вековой мечтой о Польше от моря до моря. Или, как они сами говорят, «от може до може». И пришли они к нам с твёрдым намерением иметь границу с Россией по Днепру. А если получится, то как можно дальше на восток. Будет или не будет революция в Польше, а бить их надо уже сейчас.

– Кто вы такой? – сжимая зубы, с высоты своего высокого роста спросил Суровцева представитель Всероссийского бюро комиссаров.

– Дай сказать военспецу! – крикнул кто-то из числа моряков. – Надо будет, сами штыками сгоним.

– А мы и шашками почиркать можем. Хоть военспеца, хоть тебя, комиссар! – крикнули из глубины толпы.

– И зад твой кожаный не спасёт, – рассмеялся кто-то.

Толпа весело и грозно смеялась.

– Пусть говорит! – кричало несколько голосов.

Собиравшийся забраться на платформу Ворошилов теперь сам с интересом готов был послушать бывшего офицера. Тем более что согнать его с трибуны действительно не представляло большого труда. Тут не пришлось бы и вмешиваться. Он был уверен в своих бойцах.

– Продолжайте, товарищ, – хозяйским тоном громко разрешил Ворошилов через головы первоконников.

Суровцев и продолжал:

– Кто я такой? Я русский офицер, по призыву генералов Брусилова, Поливанова и других членов Особого совещания при Реввоенсовете республики вступающий в Красную армию. А с легионерами Пилсудского я имел возможность столкнуться в галицийских полях под командой того же Алексея Алексеевича Брусилова. С коим имел и имею честь быть знаком лично. Юзеф Пилсудский воевал тогда против России, то есть против нас с вами, на стороне немцев. И, должен вам заметить, воевал отчаянно. Вояки они бывалые, стойкие, опытные и решительные в бою. Жестокие к пленным и беспощадные к мирным жителям. И опять должен повторить – это представители именно шляхты, а не пролетариата и крестьянства. До революции в России один дворянин приходился на двести человек населения. Это привело к революции. В Польше один шляхтич приходится на десять человек простого люда. Польский крестьянин никогда не мог их всех прокормить. Вот и получается, что шляхетское сословие, как жаждало прежде, так жаждет и теперь получить под своё господство украинское и белорусское «быдло»!

– А хрена в грызло они не хотят? – крикнул одинокий высокий голос.

Сдержанный гул голосов прошёл над людскими головами.

– Когда ваши прадеды подавляли польское восстание 1863 года, – почти обычным, негромким голосом продолжал Суровцев, – то подавляли они не восстание польского народа, а восстание шляхты, которой не понравилось, что польский крестьянин получил от русского царя в собственность всю землю, имевшуюся в Королевстве Польском. И заметьте, получил он её не так, как это было в России, а безвозмездно, без всякого выкупа. Да ещё и самоуправление к свободе и земле в придачу. Крестьяне сразу сделались панами, а шляхта разом потеряла одну тысячу шестьсот имений. Как не восстать!