Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга вторая

Наталья Александровна отводила взгляд от закипающей воды в кастрюле, улыбалась глазами:

— Смотрите, чтобы он у вас не лопнул.

В кухню вошла Муся, увидала котенка.

— Во, мыша какого-то завели.

Ника засопела, стала смотреть хмуро. Она не любила и побаивалась Мусю.

— Это не мыша, а кот Василий. Он будет их ловить.

— Кого?

— Мышей.

— Как бы они сами его не словили и не съели.

Тут Васька, обреченный на съедение мышам, оторвался от еды и побрел прочь. Лапки держали плохо, живот раздулся. Ника взяла котенка и посадила в приготовленную коробку с песком. Он послушно, будто того и ждал, вырыл ямку и сел, держась очень прямо. Все засмеялись, и Ника, по окончанию процедуры, унесла котенка спать.

Муся прошлась за спиной Натальи Александровны от стола к окну и обратно. Наталья Александровна обернулась, подняла бровь. Взгляд ее был холоден.

— Я вам мешаю?

— Не. Я вас прошу, — Муся почему-то робела, — вы… пойдемте лучше до нас.

Наталья Александровна удивилась. К весне отношения с соседкой испортились. Муся обвинила Наталью Александровну в воровстве. Будто бы та отсыпает из ее мешочка гречневую крупу. Понемногу. Чтобы было незаметно.

Наталья Александровна знала, что в период отчаянного безденежья Муся зорко следила за ее стряпней. Не раз, не два заставала она самый обыкновенный обыск. Приходилось делать вид, будто никто ничего не замечает. А та иной раз крышку с кастрюли снимет: «Ой, я думала, у вас выкипает». Или лезла под стол, пересчитывала в грубо сколоченном ящике несчастные три картофелины с пятью луковицами.

Наталья Александровна всегда уводила из кухни Нику, стоило семейству Назаруков сесть за стол. Она не могла вынести, чтобы дочь смотрела на чужую еду голодными глазами.

Однажды, придя с работы, Вова Назарук сказал жене:

— Я сегодня такой расстроенный, такой расстроенный. Не давай мне борща, дай только мяса.

Муся засмеялась, а Наталье Александровне стало не до смеха. В те месяцы она готовила борщи исключительно на «затирухе». Сбрасывала с доски в деревянную ступку мелко-мелко нарезанные кусочки сала и толкла пестиком до тех пор, пока они не превращались в однородную массу. После затирка перекладывалась в кастрюлю с разварившимися овощами. Получался борщ. Вроде бы и вкусно, а сытости никакой. Было до чертиков завидно, что вот кто-то сидит рядом, отрезает от дымящегося куска ломти разварного ароматного мяса, кладет их на белый хлеб, посыпает солью, а после разевает рот и откусывает аппетитный бутерброд белыми крепкими зубами. «Он сегодня такой расстроенный, такой расстроенный»…

Мусины обвинения Наталья Александровна приняла в штыки. Этого только не доставало! Нервы у нее за эту зиму испортились, совершенно неожиданно для себя, она повысила голос. К счастью, в грозящий не на шутку разгореться скандал вмешался сам Назарук, мужчина солидный, молчаливый. Он настойчиво взял супругу за локоток и вывел из кухни.

Муся дулась целый месяц. Наталья Александровна старалась, как можно меньше времени тратить на стряпню, тщательно убирала кухню и коридор, всеми силами избегала новых стычек.

И вот теперь, в полном недоумении, она вошла в заставленную, сплошь в вышитых кружевных салфеточках комнату. Муся заговорила, потупив взор и хрустя пальцами.

— Вы на меня не серчайте, ладно? Я вспомнила. Я сама тогда пересыпала гречку в другое место. Вы не брали.

— Я знаю, что не брала. Вы за этим меня позвали?

— Не. У меня до вас дело. — Муся подняла наивные, фарфоровой голубизны глаза и шепнула осевшим голосом, — завяжите мне на туфлях шнурки, пожалуйста.

— Что? — не поняла Наталья Александровна и даже вытянула шею, — какие шнурки? Где завязать?

— Та на туфлях же!

— А вы… сами не можете?

— Не могу! — отчаянно вскричала Муся, — я беременная.

— Поздравляю.

— Спасибо. — Муся шмыгнула носом, — четвертый месяц уже. А мне надо идти. Меня Вова в кино ждет. Он за билетами вперед пошел.

Наталью Александровну разобрал смех.

— Муся, я завяжу. Не надо так волноваться. Но объясните, ради всего святого, какая связь между беременностью и шнурками?

— Ой, вы не понимаете. Когда беременная в воскресенье шнурков нельзя трогать даже.

— Почему?

— Пупок завяжется, — отвела глаза Муся.

— У кого?

— Та у ребенка же ж! — и Муся поставила на табуретку ногу, обутую в кокетливую вишневого цвета туфельку.

Наталья Александровна завязала скользящие шелковые шнурки, не дослушала Мусиных благодарностей и быстро ушла, чтобы не расхохотаться.