Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга вторая

Голубых подснежников Ника никогда не видела. Она отпросилась у мамы, и ее отпустили с условием тепло одеться. Весна не весна, а как налетит неизвестно откуда ледяной ветер, словно ножами режет.

Стайка детей, мальчиков и девочек, миновала поселок и отправилась по степной, недавно просохшей дороге к видневшимся вдалеке невысоким, с кривыми стволами деревьям.

Ника не понимала, что за «балка», а спросить стеснялась. Когда пришли на место, она увидела себя на дне довольно большой лощины с пологими склонами, поросшими травой и кустами боярышника. Внизу было таинственно, тихо. Порывы ветра сюда не доставали.

Из гущи кустов нет-нет вылетала испуганная пичуга. Тогда дети начинали спорить: щегол полетел, чижик или синица.

Искали долго, шевелили сухую прошлогоднюю траву, поднимали низко растущие ветви кустарника. Ничего не нашли. Видно, они опоздали, подснежники отцвели, а стебли их высохли и ушли в землю.

Ника не хотела возвращаться домой с пустыми руками. Она собрала букет миловидных цветов, робко глядевших на свет лиловыми мордочками из пазух круглых резных листьев.

Кто-то из мальчишек стал смеяться:

— Травы нарвала! Травы нарвала!

— Это не трава, — заслонялась Ника, — это цветочки.

— Цветочки! Ха-ха! — мальчишка сунул руки в карманы, растянул полы потрепанного пальто, пошел по кругу, согнув ноги в коленях, — мадам фу-фу! Мадам фу-фу с хвостиком!

За Нику заступились сестры-погодки Тоня и Люда.

— Какая она тебе «мадам фу-фу»? Чего лезешь?

— А пусть не задается.

— Когда она задавалась? — наступали сестры, — вот скажи!

Но мальчишке уже надоело дразнить Нику. Он показал сестрам язык и убежал вперед.

— Не обращай внимания, — шепнула Тоня.

Ника кивнула головой, но настроение было испорчено.

Вскоре балка вывела к взорванной в начале войны, заброшенной шахте. Дети долго ходили среди непонятных останков заржавленных механизмов. Задувал ветер, над развалинами какого-то небольшого строения тоскливо скрипел отогнутый лист жести. В одном месте мальчишки обнаружили обшитую потемневшими досками квадратную дыру. Она вела в недра, в черную глубину. Кто-то бросил туда камешек, но звука падения никто не услышал. Ника подошла к краю. Заглянула. В это время самый старший мальчик важно сказал:

— Это шурф.

И Ника отпрянула назад, будто в самом слове таилась неведомая опасность. Обернулась и встретила насмешливый взгляд своего обидчика.

На душе стало так скверно, так скверно, хоть в дыру прыгай. Она на всякий случай отошла еще дальше в сторону и отвернулась.

Другой мальчик важно сказал:

— В такой шурф фашисты молодогвардейцев покидали.

— В этот? — ужаснулись девочки.

— Может и в этот.

И все стали оглядывать груды искореженного металла, словно это и в самом деле было ТО место. Стало страшно, хоть мальчики и не подавали виду. Дети притихли, заторопились и решили идти по домам.

По дороге Ника спросила у Тони и Люды, отчего взорвана шахта? И Тоня важно объяснила, что шахту взорвали «наши». Перед самым наступлением немцев, чтобы им не досталось.

— Что не досталось? — допытывалась Ника.

— Уголь, что же еще в шахтах добывают, вот смешная. Да ну ее, эту шахту, хочешь, зайдем к нам, котеночка посмотреть?

В доме у девочек, и особенно на кухне, оказалось грязно, тесно и страшно накурено. Мать, рыхлая, с нездоровым лицом, набросилась на дочерей.

— И шляются целый день, шляются.

Ника испугалась, хотела уйти, но сестры сказали, чтобы она не обращала внимания. Одна притащила из сеней серый комочек.

— Смотри, какой шустрый, в сени убежал!

Ника робко взяла в руки недавно прозревшего котенка.

— Хочешь, бери насовсем.

Мать девочек неожиданно подобрела, заулыбалась.

— Бери, бери, у нас их, вон, полная коробка.

Ника заглянула в коробку возле печки и увидела тощую пеструю кошку. Возле ее живота возились, попискивая, котята, — два серых, один черный с белыми пятнами.

Котенок на руках у Ники тоже запищал и стал вырываться. Тогда на нее замахали руками и стали говорить, чтобы она скорей уходила.

Она и сама была рада оказаться на воздухе после затхлой атмосферы чужого дома. Свой букет она забыла возле картонной коробки, но возвращаться не стала. Сунула котенка за отворот шубки, прижала обеими руками к груди и побежала через двор к себе.

Спустя немного времени Ника и Сергей Николаевич сидели в кухне и смотрели, как, урча и подрагивая от жадности, котенок уплетает кашу, сильно разбавленную молоком.