Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга вторая

Поднялась, стала отряхиваться. Промокшие насквозь бурки, подол шерстяной юбки, рукава ватника сразу залубенели.

Наталья Александровна до боли прикусила губу, снова наполнила ведро. На это раз она была предельно осторожна. Вытащила его, сделала неверный шаг назад, благополучно устояла, подхватила второе и пошла, осторожно ступая по тропинке к дому.

Уже виден был темный провал подъезда, уже она стала думать о том, как бы ей не расплескать воду на неосвещенной лестнице, когда под ноги попала какая-то особенно подлая ледышка. Наталья Александровна снова упала и снова окатила себя.

Плача в голос, а кого таиться — безлюдье вокруг, собаки и те попрятались, она слила остатки воды в одно ведро и поплелась обратно к колонке.

— Ой, мамочки, что с вами! — всплеснула руками Муся Назарук, увидав соседку.

— Ничего страшного, — сквозь зубы ответила Наталья Александровна, — упала и облилась водой.

— Так скидывайте с себя все скорей! Скидывайте! Скидывайте!

И она бросилась помогать, главным образом, расстегивать пуговицы на ватнике. Бурки непослушными красными руками Наталья Александровна стащила сама.

Но сегодня оба ведра полнехоньки, в темную пору за водой Наталья Александровна больше не ходит.

Они сидят с Никой рядышком возле печки.

— Мам, а давай уберем мышеловку.

— Зачем? — удивляется Наталья Александровна.

— А вот увидишь, будет страшно интересно.

Наталья Александровна снисходительно смотрит на дочь, но встает с места и убирает мышеловку.

— А теперь давай сидеть тихо-тихо, — делает таинственную рожицу Ника.

Сидят тихо. Наталья Александровна смутно догадывается, чего они ждут. Окаянные мыши хозяйничают в бараке, как хотят, никакие мышеловки не помогают. Прибьешь одну, вместо нее появляются три новых.

Ника дергает мать за рукав и прижимает ладошку к губам. По крышке коробки, откуда только взялась, бегает мышка. «Та самая», — думает Ника. Вскоре появляется еще одна, за нею третья.

— Это мама, папа и детка, — шепчет Ника.

На ее шепот мыши не обращают ни малейшего внимания, бегают одна за другой по коробкам, оставляя черные зернышки помета. Мать и дочь заворожено смотрят на суетливых серых зверьков.

— Это мне напоминает случай в детстве на Антигоне, — говорит Наталья Александровна.

— Расскажи! Расскажи! — просит Ника.

Она уже знает и про Турцию и про остров в Мраморном море, где жила ее мама, вот удивительно, такая же маленькая, как теперь сама Ника.

Наталья Александровна пускается в воспоминания, про пожар, про нашествие мышей и как бабушка обнаружила в чемодане гнездо с розовыми мышатами.

Свою прабабушку Ника помнит. Это та маленькая седая старушка, что дала ей перед отъездом в Россию несколько медных монет. Но сейчас ее больше занимает судьба мышат.

— И что с ними стало?

— Подохли, естественно.

— Как жалко!

— Нам тоже было жалко. Но потом мы устроили им пышные похороны.

С улыбкой на губах Наталья Александровна блуждает по закоулкам своего далекого детства. Дочь заворожено смотрит ей в рот в ожидании новых рассказов. За окном, в полной тишине, во тьме непроглядной морозной ночи свершается таинство — уходит навсегда, в безвозвратное прошлое, сорок девятый год.

Однако начало пятидесятого не принесло никаких изменений. Безденежье, походы на толчок с последними, годными для продажи вещами, — все осталось, как было. В январе Ника болела краснухой. И только в середине февраля рабочим выплатили все долги по зарплате. Сергей Николаевич принес домой буханку изумительного белого хлеба и килограмм халвы.

— Ура!!! Мы разбогатели! — прыгала на кровати Ника, высоко подлетая на пружинах.

Наталья Александровна велела ей немедленно прекратить безобразие, слезть и надеть теплые носки. Пол в бараке был холодный. Как и предсказала когда-то Муся Назарук, изо всех щелей несло по нему резкими сквозняками. Так и ходили всю зиму по квартире в валенках или бурках.

А еще в конце февраля Ника пережила самый ужасный за всю свою маленькую жизнь страх.

Так получилось, ее задержали в школе. На утреннике в честь дня Красной Армии ей поручили спеть хорошую песню.

Слова незамысловатые, мелодия легкая, сама поется, но под баян Ника никогда не пела, и ее оставили репетировать.

Из школы артисты высыпали уже в сумерках. Дети разбежались по домам поселка, Ника осталась одна на широкой пустынной улице.