В декабре Наталья Александровна решилась на крайность. Ника была в школе. Наталья Александровна достала из большой корзины старенькую игрушку. Плюшевую лошадку на подставке с колесиками. Если честно, ее давно следовало продать. Ника выросла, никогда с нею не играла. Словом, без лишних угрызений совести лошадка была упакована и приготовлена для воскресной продажи.
В воскресенье спиртовой столбик термометра за окном показал тридцать градусов мороза. Сергей Николаевич уговаривал никуда не ходить, но жена не послушалась.
На улице ярко светило, но нисколько не согревало солнце. Слепила белизна, с деревьев осыпался иней, крохотные кристаллики сверкали, плясали, летели неведомо откуда в студеном безветрии.
Когда Наталья Александровна пришла на место, у нее упало сердце. Огромная площадь была наполовину пуста. Но она все же встала в ряд со своей несчастной лошадкой и принялась ждать. Терла нос и щеки варежкой, понимала бесцельность своих стараний, но уйти боялась. Что, если вон тот, издалека идущий мужчина, и есть желанный покупатель? Или вон та женщина?
На исходе второго часа к ней подошел старый сморщенный дед. Шапка-ушанка была у него смешно завязана под подбородком, желтели прокуренные махоркой усы. Одет он был в древний, наверное, еще дореволюционный, тулуп. На ногах валенки без галош.
Дед постоял, посмотрел, наклонил по-птичьи голову.
— Хозяйка змэрзла, и коняка змэрзла. Иди, дочка до дому. Нэма торговли.
Наталья Александровна послушалась и ушла домой.
Коняка все же была продана в другой раз за бесценок, а перед самым Новым годом Наталья Александровна очень удачно распорядилась своим демисезонным пальто.
— А елка будет? — спросила после этой продажи Ника?
— Какой же Новый год без елки! Странная ты какая-то.
У Ники радостно заблестели глаза после такого ответа.
Елка была куплена накануне праздника. Небольшая, но пушистая. Наталья Александровна даже подивилась, как дешево ей досталась такая красавица, всего за десять рублей.
— Чудные вы, — увидав елку, сказала Муся Назарук, — живете впроголодь, а всякую ерунду покупаете.
У нее самой жизнь наладилась. Муж Вова перешел работать снабженцем по строительству, и на столе Назаруков появилось мясо и белый хлеб. Когда Муся начинала собирать на стол, Наталья Александровна поспешно уходила из кухни сама и уводила Нику.
Кроме елки она купила маленького Деда Мороза. Дедуся был самодельный, из ваты, осыпанной блестками, с красной, как у заправского пьяницы, рожей.
Днем тридцать первого декабря наряжали елку. Наталья Александровна осторожно вынимала игрушку из ваты, и Ника встречала каждый шарик восторженным писком и прыжками на месте.
— Перестань прыгать, — просила Наталья Александровна, — нижние соседи рассердятся, придут, поругают. Лучше скажи, куда орех вешать?
Позолоченный стеклянный орех был почетной игрушкой, памятью о бабушке Наде.
— А свечек у нас нет, — грустно сказала Ника.
Вынула из коробки и отложила в сторону пакет с подсвечниками на прищепках.
Наталья Александровна промолчала, отвернулась к елке и сдержала улыбку. Еще в Лисичанске, осенью она как-то раз набрела на небольшую церквушку, спрятанную среди домов. Служба кончилась, немногочисленный народ разошелся. Наталья Александровна постояла возле иконы Серафима Саровского, а, уходя, купила несколько свечек. Они хранились у нее в строжайшем секрете.
Сергей Николаевич пришел с работы затемно, усталый, печальный, не совсем здоровый. Зарплату к Новому году обещали-обещали, да так и не выплатили. Ему нечем было порадовать своих девчат.
За стол по случаю праздника сели в комнате. Чета Назаруков, к счастью, еще засветло отправились к друзьям на всю ночь «гулять». Наталья Александровна стеснялась своего скромного угощения, а Мусе не с руки было делиться богатыми праздничными припасами.
Наконец, все готово. На столе, на ослепительно белой скатерти тарелки с винегретом, селедкой, крохотными пирожками с капустой, картошка, очищенная от кожуры и посыпанная лучком, тонко нарезанным. Сергей Николаевич наливает из «чекушки» жене и себе по маленькой рюмочке.
— С наступающим! Чтоб в новом году все у нас было хорошо.
С пирожком в руке Ника заворожено смотрит, как отец пьет водку, крякает и поспешно тычет вилкой в кусочек селедки, закусывает. И вдруг спохватывается, идет к висящему на гвозде двери ватнику, лезет рукой в правый карман, что-то нащупывает, возвращается и протягивает Нике сжатую в кулак руку.
Читать дальше