Дэвид Бейкер - Путь слез

Их разговор донесся до слуха Фриды и Фридриха, и они восхищенно захлопали в ладоши.

– Не может быть? Неужели мы попадем на праздник, Петер? – спросила Фрида.

– Ну, думаю, удача может улыбнуться нам, дорогая моя. По моим исчислениям сейчас первая неделя августа, и мы находимся в двух днях от Базеля, получается, что в неделе пути до Бюргдорфа. Святые угодники, кажется, мы успеем вовремя!

Ветер переменился и распространил по вечнозеленому лесу мерзкое зловоние, вызвав целый хор детских жалоб и возмущений. Петер застонал и медленно поднялся на ноги. Он слишком хорошо знал, что это за запах, и боялся, что по дороге им не миновать его источника. Путники снялись со стоянки и пустились в путь, но вонь стояла перед ними как плотная завеса, сквозь которую им надо было прорваться. Все зажали носы и спрятали лица в пазухи туник. Фридриха вырвало.

– Я же предупреждал вас. Я же предупреждал, что что-то случится, а вы не слушали.

Вдруг Соломон застыл на месте и слегка приподнял длинные уши. Он потоптался около ног Петера, затем дико бросился в гущу деревьев. Его лай эхом раздавался по лесу, пока не затих где-то вдалеке. Встревоженные крестоносцы беспомощно уставились на Вила и Петера, ожидая объяснений столь необычному поведению пса. Вдруг тишину резко пронзил жалобный протяжный вой: так скулят только от душеной скорби, от невыразимых страданий. И в предчувствии их, Петер задрожал от ужаса.

Старик откашлялся и твердо положил обе руки на посох. Он глубоко вдохнул и громко выкрикнул:

– Соломон, Соломон, ко мне!

Стенания собаки мигом прекратились, и через некоторое время Соломон уже шумно несся к хозяину через густой кустарник. Но почему-то он остановился в двадцати шагах от группы, и настойчиво переминался с одной лапы на другую и кружился на месте – как Петер в Дюнкельдорфе. Карл мгновенно опознал заведенный у них знак.

– Он хочет, чтобы мы пошли за ним, Петер.

– Верно так, юноша, – кивнул Петер.

Любопытные крестоносцы и старик, не мешкая, побежали за пыхтящим Соломоном вверх и вниз по хвойным ущельям до самых пределов широкой просеки, которая виднелась вдалеке. Наконец они достигли поляны, но не успели пересечь ее границ, как тут же остановились, потрясенные зрелищем, никем доселе не виданным. Точнее, никем, кроме Петера, который угрюмо лицезрел картину из своего прошлого. Ему стало безумно тоскливо, и слезы потекли по его вытянувшемуся лицу.

Крестоносцы были потрясены до глубины души. Некоторые, ужаснувшись, поспешно отступили назад под мнимое убежище леса, но большинство все же осталось, ибо картина смерти и разрушения, запечатленная перед ними, поработила их своей жестокостью. Они стояли безмолвно, широко раскрыв остекленевшие глаза, завороженные видением, которое вселяло смуту в их юные сердца, мучило и терзало их, пятнало остатки душевной невинности, которые еще чудом уцелели.

Земля перед ними была устлана следами недавней двухдневной битвы: обезображенными останками когда-то славного отряда бравых воинов. В жутком сплетении помятых доспехов искромсанной человеческой и лошадиной плоти, и рваных стягов лежала почти сотня солдат с обеих противоборствовавших сторон – почти сотня душ в тот день покинула жестоко истерзанные тела.

Фридрих нарушил молчанье.

– Петер, – прошептал он, – они сами решили сотворить такое друг с другом?

Петер не стал отвечать, а только кивнул. Он знал, почему мальчик задал этот вопрос. «Это ведь непостижимо, – подумал он, – что люди согласились предать себя на столь жестокое уничтожение. Разве можно добровольно учинить подобное истребление, и в гордости своей надеяться, что сам уцелеешь?»

Петер обратил взор на остолбеневших детей и резко приказал всем отступать в лес. Но его прервали.

– Петер, на поле могли остаться раненые. Разве твой Бог не призывает нас проявлять сострадание?

Петера удивило, что Вил вдруг заинтересовался Божьими призваниями. Он взглянул на потрясенного мальчика и кивнул.

– Верно, юноша, стоит осмотреться. Не думаю, что младшим надобно участвовать, но, возможно, Карл с Георгом, да парой старшеньких, как Конрад и Отто, справятся.

Вскоре Петер, Вил и несколько других стали медленно пробираться по полю битвы в поисках хоть кого-то, в ком еще сохранилось дыхание жизни. Вил хранил гробовое молчанье, погрузившись в собственные далекие мысли, а смятение Карла с каждым шагом становилось все сильнее и сильнее. «Где же Бог? – спрашивал он. – Хотелось бы мне, чтобы сейчас глаза меня обманывали. Ведь ежели Он видит все, Он видит то же, что и я. О ужас, как Он может допускать такое?»