Хидыр Дерьяев - Судьба (книга четвёртая)

Видя, что никакие уговоры не помогают, жена отступилась, решив подождать, пока всё образуется само собой. Но дни шли за днями, а Сухан сидел в своём углу, как крот, и тогда она принесла от знахаря амулеты против сглаза, нацепила их мужу на спину. Он не противился, занятый своими думами. И однажды потемну когда с улицы разошлись все люди, выбрался из дому «Помогли амулеты! — обрадовалась жена, истомлённая непривычным поведением мужа. — Надо знахарю курицу отнести, что ли». Но поворошила постель мужа увидела раздёрганную треугольную ладанку, в которую знахарь зашивал бумажку с заклинаниями, и с сомнением покачала головой: куда же он пошёл, непутёвый? Не за бедой ли своей?

А Сухан Скупой направил свои стопы к Бекмурад-баю — единственному человеку, которому он верил и у которого мог найти сочувствие.

Бекмурад-бай, лишившись, как и другие богатеи аула, земельных угодий, не изменил, однако, заведённого порядка в доме. Двери его всегда были открыты для всех желающих, в котлах непрерывно варился плов, кипел чай. Одни приходили сюда поесть на дармовщину, распарить мускулы добрым наваристым чаем. Других приводило стремление поговорить в своём кругу, посудачить о новых порядках, изругать их всласть. В эти разговоры хозяин обычно не вмешивался, а случалось, что и одёргивал тех, кто перебирал через край в злобные выпадах против аулсовета и вообще против всех большевиков. Это вызывало недоумение, и даже пополз шепоток, что, мол, действительно сильна Советская власть, коли согнула даже Бекмурад-бая, поставила его, как покорного быка, в ярмо Другие не верили в покорность грозного бая, считали, что даром он своего не упустит, а если помалкивает пока, то, значит, так и надо до поры, до времени. И себе мотали это на ус, вспоминая поговорку: «Берегись того, кто не ответил на твой удар».

Сухан Скупой дождался, пока со двора Бекмурад-бая уйдёт последний посетитель, и лишь тогда вошёл в хозяйскую кибитку.

— Долго не видно тебя было, — сказал Бекмурад-бай, ответив на приветствие. — Люди говорили, болеешь. Собирался навестить тебя, да ты опередил, сам пришёл.

Промочив горло пиалой чаю, гость стал жаловаться на жестокосердие людей, радующихся несчастью своего ближнего.

— Две недели дома лежу, с головой укрывшись, на улицу выйти боюсь — всё кажется, что улюлюкать вслед станут. Голодранцы весёлые ходят, песни поют, смеются, мою землицу в пальцах перебирают. Мою землицу, за мои кровные денежки купленную! А деньги эти я в пустом хаузе нашёл, что ли? Или скот чужой угонял? Или на большой дороге грабил? От трупов моих, от праведности состояние дал аллах!.. Завистливыми стали люди, совесть потеряли, на могилы отцов наступают…

— Не всех печалит твоё горе, Сухан-бай, это так. Но и радуются ему, думаю, тоже не все.

— Радуются, бай-ага! Все радуются! Как могу при таком положении вещей на улицу выходить? Вот и к тебе сейчас шёл, пряча лицо в темноте.

— Смотри, как бы, от дурных людей лицо пряча, хороших не проглядел.

— Где они, хорошие? Если в аулсовете голозадый Аллак сидит, если землю делит сирота безродный Меле, откуда возьмутся среди них хорошие люди? Каков сердар, говорят, таковы и нукеры.

— Не хочешь, значит, согласиться со мной, Сухан-ага? — намекающе улыбнулся Бекмурад-бай.

— Не соглашусь! — затряс головой Сухан Скупой; он глотнул остатки чая, пожевал попавшие в рот чаинки и повторил: — Никак не соглашусь! Среди бела дня приходят и делят твою землю, и ни один человек не заикнулся, что, мол, не нужна мне чужая земля, что такая земля — харам. Могу ли после этого согласиться с тобой? Аннагельды-уста все превозносят как честного да справедливого, а он, опоганив своё слово, забрал назад проданную землю.

— Поговаривают, что он собирается вернуть деньги, которые получил за неё.

— К болячкам мне их прикладывать, деньги эти вшивые? Мне земля моя нужна!

— Про землю забудь, Сухан-ага, не отдадут её тебе.

— Дурные помыслы мир разрушат, бай-ага.

— Верно сказал. Перестали мы с тобой отличать дурное от хорошего, вот и начал наш мир разваливаться.

— Мы с тобой силой чужую землю не отнимали!

— Тоже верно. Не своей силой, а чужой нуждой взяли.

— Так люди же сами умоляли купить у них землю!

— Лицо от голода опухнет — жену соседу продашь не только землю.

— Я сам даром могу отдать.

— Ты отдашь, а другой ещё подумает — брать ли.

— По-твоему, не надо было землю покупать? Но ты сам покупал больше моего!

— Бывает, что и конь по небу скачет, когда его птица Симрук унесёт. Погнались мы за даровой прибылью, а ложка-то шире рта оказалась. Не покупать землю мы были должны, а накормить голодных, дать им в долг. А коль не сумели этого сделать, то и жаловаться, выходит, не на кого, кроме как на себя.