Всеволод Соловьев - Вопрос

И вотъ загадала она на сегодняшній вечеръ, а у нея и вышло: «пиковый интересъ въ трефовомъ домѣ» и при этомъ, какъ не верти, полное «замѣшательство въ червонной масти». Настасья Петровна рѣшила, что быть вечеромъ какой ни на есть бѣдѣ, и трепетала.

Маша едва досидѣла до конца обѣда и затѣмъ скрылась. Матвѣевъ заперся у себя въ кабинетѣ. Ему надо было составить спѣшную дѣловую бумагу, а Машинъ вечеръ кончится не ранѣе трехъ или четырехъ часовъ ночи. Этотъ вечеръ, этотъ шумъ, не входившіе въ его привычки, ему вовсе не улыбались. Но онъ даже самому себѣ боялся признаться въ этомъ: вѣдь вотъ уже цѣлый мѣсяцъ, какъ Маша только и мечтала о танцовальномъ вечерѣ въ день ея рожденія.

Когда Матвѣевъ, уже совсѣмъ одѣтый, вышелъ изъ спальни, яркій свѣтъ лампъ и свѣчей почти ослѣпилъ его. Онъ просто не узналъ свою квартиру — такое она производила блестящее и новое впечатлѣніе.

Скоро и зала, и Машина гостинная, и кабинетъ, и столовая заполнились гостями. Настасья Петровна, въ шумящемъ шелковомъ платьѣ стального цвѣта и въ наколкѣ съ лиловыми лентами, имѣла видъ, внушавшій невольныя опасенія. Она была такъ красна, глаза ея такъ моргали и, вообще, вся ея фигура выражала такую напряженность, что положительно можно было ожидать апоплексическаго удара.

Она старалась быть какъ можно любезнѣе со всѣми, не терять своего достоинства, имѣть видъ веселый, почти беззаботный. Но, несмотря на всѣ усилія, ей этого не удавалось. Тревога ея достигала высшаго предѣла, хотя повидимому, ничто не предвѣщало никакого несчастія.

Однако, вѣдь, ея карты не могли солгать, потому что — она искренно этому вѣрила — никогда не лгали. До обѣда у нея еще оставалась слабая надежда, что произошла какая-нибудь ошибка по ея недосмотру. Передъ тѣмъ какъ одѣваться къ вечеру, она заперлась у себя и спѣшно опять разложила карты. Открыла — и руки опустились: «пиковый интересъ въ трефовомъ домѣ», а рядомъ «сердечное огорченіе»! Она ужъ и не стала продолжать, такъ какъ не сомнѣвалась, что и «замѣшательство въ червонной масти» окажется на своемъ мѣстѣ. Лучше и не смотрѣть… что-нибудь, а ужъ стрясется, ужъ никакъ теперь не минуешь.

Маша въ своемъ блѣдно-розовомъ легкомъ платьѣ съ длинной и узкой вырѣзкой на груди и спинѣ, съ обнаженными красивыми руками въ длинныхъ, выше локтя, перчаткахъ, была очень мила и побѣдоносно сознавала это. Одѣвшись и отпустивъ горничную Лизу, она долго стояла передъ трюмо, изучая себя въ мельчайшихъ подробностяхъ. Она также мысленно представляла себѣ своихъ сверстницъ, ожидаемыхъ ею, и рѣшила вопросъ: кто будетъ всѣхъ лучше на вечерѣ? Сегодня, именно сегодня, она должна быть непремѣнно лучше всѣхъ…

Маша вовсе не была ни завистлива, ни зла; но теперь она быстро и жадно изучала и оцѣнивала пріѣзжавшихъ молодыхъ дѣвушекъ. Однако, пока никто изъ нихъ не могъ особенно смутить ее: она и у самыхъ хорошенькихъ находила недостатки и погрѣшности туалета. Ей-же то и дѣло отражавшія ее зеркала подтверждали, что она сегодня хороша какъ никогда.

Чудесный утренній подарокъ отца — широкій браслетъ сверкалъ своими брилліантами. Да и другой, болѣе скромный утренній подарокъ не былъ забытъ: въ волосахъ Маши и на груды ея бѣлѣлись душистыя вѣтки ландышей изъ неизвѣстно кѣмъ присланнаго букета…

Самъ Александръ Сергѣевичъ, хоть и не заботился объ этомъ., былъ очень красивъ. Фракъ, далеко не новаго фасона, но отлично сшитый, шелъ къ нему. Онъ тщательно причесалъ волосы, такъ что они уже не падали космами на воротникъ и, несмотря на длинную бороду, казался совсѣмъ молодымъ человѣкомъ. На лицѣ своемъ онъ вызвалъ любезную улыбку, относившуюся безразлично ко всѣмъ, и старался добросовѣстно исполнять роль хозяина. Онъ давно ужъ отвыкъ отъ общества и всегда въ большомъ собраніи чувствовалъ себя неловко и принужденно. Къ тому-же всѣ эти люди, наполнявшіе теперь его комнаты, очень мало его занимали; у него съ ними почти не было общихъ интересовъ. Онъ обходилъ всѣхъ, съ усиліемъ обдумывая и припоминая, кому что надо сказать или о чемъ освѣдомиться.

Въ кабинетѣ было раскрыто три карточныхъ стола, и устроились партіи. Тутъ собрались самые почтенные гости. Были здѣсь нарядныя старушки. Одна все трясла головою и то и дѣло глядѣла въ старинный золотой лорнетъ, чисто по привычкѣ и изъ увѣренности, что такъ слѣдуетъ, потому что и въ лорнетъ и безъ лорнета равно плохо видѣла. Другая, тоже по привычкѣ, все еще являла слѣды непосильной своей борьбы съ временемъ: брови у нея совсѣмъ вылѣзли; но она ихъ нарисовала, а такъ какъ старыя руки при этомъ дрожали, то одна бровь вышла выше и длиннѣе другой. Третья старушка держалась такъ, что каждымъ своимъ движеніемъ, каждой миной будто говорила «Je fais bonne mine au mauvais jeu… что дѣлать! но все-же всѣ должны отлично чувствовать, что я только благосклонна, а нахожусь не совсѣмъ въ томъ обществѣ, къ которому привыкла»…