Всеволод Соловьев - Вопрос

Онъ взглянулъ на часы.

— Если ѣдете, то вамъ бы ужъ и пора… ты, вѣдь, еще сколько будешь сбираться!

— Нѣтъ, я сейчасъ, мнѣ только теплыя ботинки и шляпку, — сказала Маша, встала, взяла обѣими руками голову отца, крѣпко и громко поцѣловала его въ лобъ, и скрылась изъ столовой.

Вслѣдъ за нею поднялась и Настасья Петровна. Она, было, остановилась, видимо, желая что-то сказать Матвѣеву; но, искоса взглянувъ на него, ничего не сказала. Несмотря на свое многолѣтнее пребываніе въ домѣ и неизмѣнную доброту Матвѣева, она его, неизвѣстно почему, упорно боялась. Ей такъ все и казалось, когда она сама чѣмъ-нибудь тревожилась: „А вдругъ онъ разсердится? А вдругъ будетъ непріятность?“ Поэтому она и теперь не рѣшилась сообщить ему своего все усилившагося безпокойства относительно Фейна. Она-бъ еще собралась съ духомъ и сказала, если-бъ онъ къ ней обратился; но онъ ея не видѣлъ, не замѣчалъ ея присутствія. Онъ сидѣлъ, понуря голову, безсознательно кроша хлѣбъ и потомъ собирая крошки.

Домой вернулся Матвѣевъ около четырехъ часовъ, и уже совсѣмъ въ иномъ настроеніи. Онъ усталъ, сильно проголодался, а главное, его охватило неизмѣнное чувство, вотъ уже восемнадцать лѣтъ испытываемое имъ при возвращеніи домой: онъ хотѣлъ скорѣе, какъ можно скорѣе, увидать Машу. И она, какъ почти всегда это дѣлала, заслыша звонокъ, въ которомъ никогда не могла ошибиться, выбѣжала навстрѣчу. Матвѣевъ восторженно, почти благоговѣйно, оглядѣлъ ее и почувствовалъ, что ему тепло, хорошо и весело.

— Папа, слава Богу, что ты такъ рано вернулся, — сейчасъ-же заговорила Маша:- я очень боялась, что ты сегодня опоздаешь. Мы непремѣнно должны раньше обѣдать, и обѣдъ уже готовъ. А то намъ не справиться.

Идя за отцомъ по залѣ, она шепнула ему:

— Настасья Петровна какъ-то особенно сегодня опаздываетъ, говоритъ: поспѣю, а сама ни съ мѣста.

Вдругъ она вспомнила:

— Ахъ, папочка, вообрази, какая досада: Телепневы не будутъ вечеромъ. Сейчасъ я получила отъ Елены записку — Петя заболѣлъ и, кажется, скарлатина.

— Да, я слышалъ, скарлатина очень ходитъ по городу, — отвѣтилъ Матвѣевъ:- только, говорятъ, все больше самая легкая форма.

— Ужасно досадно, что ихъ не будетъ!

— А ты, кажется, боишься, что на твоемъ вечерѣ мало будетъ народу? Не безпокойся… какъ-бы только помѣститься!

Онъ остановился, оглядѣлъ залу.

— Тутъ не очень-то разтанцуешься, — сказалъ онъ.

— Нѣтъ, папочка, ничего, въ тѣснотѣ не въ обидѣ, лишь бы весело было.

И опять онъ не замѣтилъ, какъ по ея лицу пробѣжало что-то особенное, совсѣмъ необычное, какъ она вспыхнула, и глаза ея затуманились, а взглядъ ихъ будто ушелъ далеко.

— Такъ я сейчасъ переодѣнусь, — сказалъ онъ:- а ты вели подавать на столъ.

За обѣдомъ Матвѣевъ сталъ егце веселѣе. Онъ слѣдилъ, безсознательно, но радостно, за каждымъ движеніемъ Маши, вслушивался въ каждый звукъ ея голоса, подшучивалъ надъ ея страхомъ, что никто не пріѣдетъ, надъ тѣмъ, что она ничего не ѣстъ отъ волненія. Наконецъ, онъ даже разсказалъ Машѣ и Настасьѣ Петровнѣ объ одномъ веселомъ танцовальномъ вечерѣ во время его юности.

Это было въ очень богатомъ и гостепріимномъ домѣ, гдѣ они, еще не окончившіе курса юноши, танцовали до упаду и ухаживали за пятнадцати и шестнадцати-лѣтними дѣвочками. Одинъ разъ вся молодежь, постоянно бывавшая въ домѣ, въ одинъ и тотъ-же день получила приглашеніе на танцовальный вечеръ. Нъ десять часовъ по обыкновенію, всѣ стали собираться. Но каково-же было удивленіе гостей: въ домѣ едва зажжены лампы. Хозяйка и ея хорошенькая дочка въ домашнихъ туалетахъ. Никакого вечера не предполагали и никого не звали. А гости между тѣмъ собираются. И такимъ образомъ набралось человѣкъ пятьдесятъ. Освѣтили залу, послали за таперомъ и вечеръ вышелъ такимъ удачнымъ, какого никто изъ бывшихъ и не запомнитъ. Оказалось, что всѣ пригласительныя письма были помѣчены первымъ апрѣля. А кто сыгралъ эту шутку — такъ и осталось навсегда неизвѣстнымъ.

Но, уже оканчивая этотъ разсказъ, Матвѣевъ почувствовалъ, что и Настасья Петровна, и Маша имъ нисколько не интересуются, да и врядъ-ли даже и слушаютъ, хотя Настасья Петровна и глядитъ прямо на него, все чаще и чаще моргая.

Настасьѣ Петровнѣ было совсѣмъ не до разсказовъ. Хотя вина и сигары были уже доставлены отъ Фейна, но оставалось еще много самыхъ важныхъ вопросовъ. Главное-же, у нея было особое основаніе тревожиться за этотъ вечеръ. Любимѣйшимъ занятіемъ Настасьи Петровны, въ свободные отъ хозяйственныхъ заботъ часы, было раскладыванье пасьянса и гаданье на картахъ. Гаданье ея оказывалось такъ удачно, что знакомые даже составили ей репутацію «удивительной гадалки» и всегда обращались къ ней съ просьбой «погадать», доставляя ей этимъ неизъяснимое удовольствіе. Съ картами въ рукахъ она вся преображалась, дѣлалась важной, внушительной; даже глаза ея не такъ часто моргали. Сама-же она своимъ картамъ вѣрила свято.