Борис Горин-Горяйнов - Федор Волков

Великий князь при известии о пожаре Немецкого театра выразился так:

— Беда невелика. Что касаемо меня, я ваши театры и совсем скоро перестану посещать.

Сумароков осторожно снова намекнул Троепольским о желательности их перехода на русскую сцену. Но оба они сочли нечестным покинуть товарищей в несчастьи, да еще до истечения контракта.

Гильфердинг и Сколярий, получив небольшое вспомоществование от русского правительства и гораздо большее от проживавших в Москве немцев, подготовляли уже постройку нового театра. Пока было решено временно перевезти труппу в Ревель и Ригу.

В середине февраля отъезд был окончательно решен. Троепольские настолько оправились, что чувствовали себя в состоянии проделать это путешествие.

Грипочку Сумароков отвоевал, и она осталась в Москве. Временно, до отъезда в Петербург, девочку сдали на попечение сестрам Ананьиным с тем, чтобы с весны поместить ее в придворную комедиантскую школу.

На открывшиеся в кадетском корпусе две вакансии высочайшим указом были определены «для прохождения наук» братья Федор и Григорий Волковы. Они должны были немедленно выехать в Петербург.

Брат Иван слал из Ярославля умоляющие письма, прося Федора приехать хоть на короткое время. Их мать, Матрена Яковлевна, скончалась. Заводское дело расшаталось, и нужно было обсудить, как с ним быть далее.

Федор выхлопотал разрешение съездить в Ярославль на месяц. Из комедиантской компании Алеша Волков, Семен Куклин и Демьян Голик выхлопотали себе «чистую отставку». Их отпустили без особых затруднений. Ребята за все это время никак не могли втянуться в комедиантскую жизнь в условиях стеснительной придворной суматохи и общей бестолковости. В особенности все это опротивело бывшим волковским рабочим Семену и Демьяну.

— Душа не лежит, да и шабаш! — оправдывались они перед товарищами. — Вот тянет и тянет в Ярославль, хоть помирай!

Тоска по Ярославлю у ребят была не беспричинной. Они время от времени получали весточки с родины от Канатчиковых и других ребят. Те не прекращали комедийного дела в Ярославле. Усиленно звали к себе своих бывших товарищей, обещая им вольготную и свободную жизнь, при которой все «сами себе хозяева».

Троепольских проводили в «неметчину» так, как провожают людей, уезжающих погостить на короткое время.

Сумароков взял с них слово, что, как только ему удастся построить «постоянный и достойный российский театр», они немедленно же будут в Петербург.

20 февраля Гриша Волков выехал в Питер. Федор с троими «отставными» — в Ярославль.

Елена Павлина проводила эту компанию за несколько станций от Москвы.

Комедианты ехали по мирному большому тракту, но казалось, будто они едут по недавно разоренной неприятелем области. По сторонам дороги вправо и влево виднелись какие-то обгорелые развалины, запорошенные снегом. Местами — селения целиком сметены с лица земли. Там, где были не тронуты, людей все же почти не было видно. Край казался вымершим. Раза два-три навстречу попадались небольшие воинские части. В одном месте, в виду почтовой станции, пришлось загнать кибитку в снег и остановиться. По дороге возвращался в Москву целый кирасирский полк с пушками.

На станции сменных лошадей не оказалось, и пришлось ждать. Просидели там двое суток. Едва не умерли с голода: ничего нельзя было достать.

Смотритель станции, какой-то отставной военный, ни на какие вопросы не отвечал. На все настойчивые требования дать лошадей отвечал одно и то же:

— Нету лошадей. Ждите.

— Ну, а насчет еды?

— О еде — с бабой.

Этим и кончалась беседа.

Беременная баба, с испуганными выкатившимися глазами, только вздыхала.

— Тетенька, как же поесть-то? — приставали к ней комедианты.

— Охо-хо… кормильцы… Хлебушко есть… Шти опять же… Окромя ничего… Охо-хо…

— Да что у вас, война, что ли?

— Охо-хо… Ничего не знаю, кормильцы… Токмо крестьяне разбежамши… Нигде как есть ничевошеньки…

— Давай хоть щей.

Щи оказались из темных капустных листьев. Хлеб с примесью чего-то зеленого, — как каменный, не укусить.

Повздыхали комедианты. Поели кое-чего своего, оставшегося от Москвы.

Возле сарая ребята разговорились с молодым ямщиком.

— Как тебя звать-то, друг? — спросил Алеша Волков.

— А чай, Клим.

— Так ты вот что, Климушка: объясни толком, что у вас тут творится? Война, что ли?