Борис Горин-Горяйнов - Федор Волков

Татьяна Михайловна упала на колени, пытаясь руками потушить тлевшую во многих местах одежду. Гриша, с Грипочкой на руках, прислонился к каменной стене. Платье у обоих также тлело.

Федор руками и сорванным с себя горящим плащом начал стряхивать со всех троих вспыхивавшие огоньки. Обрывал клочья одежды.

Девочка металась и громко стонала. Пришлось положить ее на пол, чтобы раскутать и сбросить часть тлеющего тряпья.

Когда все лишнее было удалено, Гриша поднял девочку, чтобы продолжать путь.

Татьяна Михайловна, стоя на коленях, задыхалась от кашля. У нее не хватало сил подняться. Федор поднял ее на руки. Спустившись на две ступеньки в какую-то темную сырую дыру, они ощупью стали продвигаться по узкому коридору.

Где-то близко, над головой и сбоку, слышался треск горящего дерева. Коридор постепенно начал наполняться дымом.

Троепольская кашляла и дрожала мелкой дрожью. Федор крепко прижимал ее к себе, стараясь унять эту дрожь. Она часто повторяла одну и ту же фразу:

— Это наша могила… Скорей бы конец!..

— Успокойся. Опасность миновала. Сейчас мы будем на воле, — говорил ей Федор.

Грипочка молчала на руках у Гриши. Повидимому, она была в обмороке.

Федор, шедший впереди, оступился и едва не упал со своей ношей. Это была лестница куда-то вниз, очевидно в подвал.

— Гриша, осторожно! Лестница вниз! — крикнул Федор брату.

— Спускайся туда. Здесь мы задохнемся, — отвечал тот. — Должны же мы найти какой-нибудь выход!..

Спустившись на несколько ступеней, они очутились в полуподвальном помещении с неровным каменным полом. Здесь было очень прохладно. Ни дыма, ни запаха гари.

Сразу все почувствовали себя бодрее.

Грипочка очнулась, заплакала.

— Дядя Федя! Где вы? Почему так темно?

— Я здесь, Грипочка. Здесь, возле тебя.

— Грипочка, ты же со мною. Сейчас мы будем на воле. Не надо капризничать, — успокаивал девочку Гриша.

— Я хочу быть с дядей Федей, мне страшно… Сестрица, где ты?

— Я здесь, здесь, — отвечала Троепольская. Она беззвучно поцеловала Федора и сказала:

— Пойдите к ней. Мне лучше. Я могу идти сама.

Федор поставил ее на пол. Она прислонилась к стене, зябко кутаясь в жалкие обгорелые лохмотья. Федор взял Грипочку с рук брата. Девочка доверчиво обхватила его шею руками.

Они осторожно, ощупью стали пробираться вперед, держась за неровную холодную стену.

Где-то далеко сбоку угадывался слабый просвет.

Как ни осторожно продвигался Федор, он все же избил все ноги о бревна и доски. Все время предупреждал идущих сзади о препятствиях.

Через некоторое время просвет уже можно было заметить ясно. Все вздохнули с облегчением. Красноватый свет проникал через маленькое оконце вверху запертой двери.

— Дверь! — сказал Федор. — Мы должны ее осилить во что бы то ни стало… Грипочка, ты можешь постоять на своих ножках?

— Да. Сестрица, где ты?

— Я здесь, дорогая.

Подошли Гриша и Татьяна Михайловна. Троепольская обняла девочку и прижала ее к себе. Волковы стали ломиться в дверь. Она была заперта. Слабо колебалась, но не поддавалась их усилиям. С улицы, на некотором расстоянии, доносился гул людских голосов.

Волковы нащупали тяжелый обрубок балки. С трудом подняли. Как тараном, начали ударять им в дверь. Обрубок был тяжел и скользок. Обожженные руки плохо повиновались.

— Поддается! — крикнул Гриша. — Давай еще, давай!

Еще несколько ударов — и дверь разлетелась в щепы. Она до самого оконца оказалась заваленной слежавшимся снегом.

Вокруг не было ни души. Только издали, с противоположной стороны, доносился разноголосый шум. Они вышли, как видно, на задворки, со стороны здания, еще не охваченной пламенем.

Сараи поблизости и серое небо были озарены красно-багровым заревом. Как раз в эту сторону по небу низко тянулась бесконечная волна дыма, испещренная искрами и летящими головнями.

Все четверо остановились у выбитой двери, не обращая внимания на холод и с наслаждением втягивая в себя морозный воздух.

Стоило только слегка очистить выход от снега — и они спасены.

Когда все выбрались на волю, Татьяна Михайловна прижала к себе Грипочку. Обе заплакали.

— Скорее домой, домой! — воскликнул Федор, пытаясь хоть немного закутать их остатками плащей.

— Боже мой! А Александр? — неожиданно вспомнила Троепольская.

— Не волнуйтесь, — сказал Федор, — Александр Николаевич несомненно спасся. Мужские уборные — возле выхода, и ход там всегда открыт. Он если не дома, то в толпе с той стороны.