Виктория Холт: В ожидании счастья

Мне казалось, что после смерти отца матушка стала больше думать обо мне. Раньше она относилась ко мне как и к другим дочерям, а теперь я стала замечать, что ее взгляд часто останавливается на мне в тех случаях, когда все мы должны были официально представляться ей. Это вызывало тревогу, но вскоре я обнаружила, что если улыбаюсь, то это смягчало ее, как милую старую Эдзю, хотя и не всегда. Разумеется, я старалась скрыть свои недостатки, используя ниспосланный мне свыше дар располагать к себе людей, заставляя их быть снисходительными ко мне.

Вскоре после смерти батюшки до меня стали доходить разговоры о «французском замужестве». Между Кауницем и матушкой и ее послом во Франции постоянно сновали курьеры с письмами.

Кауниц был самым влиятельным человеком в Австрии. Щеголь и франт, он тем не менее был одним из проницательнейших политиков в Европе, и матушка очень высоко ценила его и доверяла ему больше, чем кому бы то ни было. До того, как стать ее главным советником, он был ее послом в Версале, где ему удалось стать большим другом мадам де Помпадур, что обеспечивало ему хороший прием у короля Франции. Именно в Париже у него возникла идея о союзе между Австрией и Францией, закрепленном браком между домами Габсбургов и Бурбонов. Жизнь во Франции привила ему французские манеры, а поскольку он и одевался, как француз, то в Австрии его считали довольно эксцентричным. Однако в некоторых отношениях он был настоящим немцем — спокойным, дисциплинированным и точным. Фердинанд рассказывал вам, что Кауниц мазал лицо яичными желтками, чтобы придать коже свежесть, а для сохранения зубов всякий раз после еды чистил их губкой и щеточкой прямо за столом. Он неизменно пудрил парик со всех сторон, поэтому приказывал слугам выстраиваться в два ряда, между которыми он проходил, и дуть на нею изо всех сил. Он покрывался облаком пудры, но это гарантировало, что его парик также хорошо напудрен.

Мы обычно смеялись над ним. Я не представляла себе, что, пока мы насмехались над его странными привычками, он определял мое будущее, и, если бы не он, я не была бы там, где нахожусь в настоящий момент.

Каролина узнала, что либо она, либо я можем стать женой короля Франции. Это нас очень рассмешило, поскольку королю было около шестидесяти лет, и мы полагали, что смешно заводить мужа старше нашей мамы. Но когда дофин Франции, сын короля, который мог бы жениться на одной из нас, умер, дофином стал его сын; эта новость вызвала волнение, поскольку этому мальчику было на год больше, чем мне.

Иногда мы с Каролиной болтали о «французском замужестве», а потом забывали об этом разговоре на несколько недель; однако постепенно мы все дальше и дальше уходили от детства. Фердинанд пытался серьезно беседовать с нами по этому поводу — как бы хорошо было для Австрии, если бы существовал альянс между Габсбургами и Бурбонами.

Вдова недавно умершего дофина, имевшая огромное влияние на короля, была против этого и хотела, чтобы принцесса из ее королевского дома вышла замуж за ее сына. Однако она внезапно умерла от туберкулеза легких, которым, видимо, заразилась, когда ухаживала за своим мужем, и матушка была этому очень рада.

Несчастная жена брата Иосифа умерла от оспы, а моя сестра Мария Джозефа заразилась от нее и тоже умерла. Она была старше меня на четыре года и готовилась к отъезду в Неаполь, чтобы выйти замуж за неаполитанского короля. Наша мама решила, что союз с Неаполем необходим, поэтому невестой вместо нее должна была стать Каролина.

Для меня это вылилось в самую большую трагедию. Я любила своего батюшку и страдала, когда он умер, но Каролина была моей постоянной подругой и я не могла себе представить жизни без нее; Каролина, которая все переживала глубже меня, была просто убита горем.

Мне было двенадцать лет, Каролине — пятнадцать, и поскольку Каролина была выбрана для Неаполя, матушка решила, что меня нужно готовить для поездки во Францию. Она объявила, что с этого момента меня будут называть не Антония — я буду Антуанеттой, или Марией Антуанеттой. Это само по себе накладывало на меня иную роль. Теперь меня приводили в приемную матушки, где я должна был отвечать на вопросы важных людей. Я должна была давать правильные ответы, и меня заранее пичкали всякими сведениями, но я их быстро забывала.

Спокойная жизнь кончилась. За мной наблюдали, обо мне говорили, и мне казалось, что матушка и ее министры пытались представить меня совсем другим человеком, — человеком, которым они хотели меня видеть или какой я должна была бы стать, по мнению французов. Я постоянно слышала разговоры о моем великодушии, обаянии и одаренности, которые изумляли меня.