Савва Дангулов - Дипломаты

Поезд прибыл в Брест в час дня.

Седой полковник, худой и длиннорукий, с огненно-красной кожей, точно вырос из земли.

— Генерал Гофман поручил мне от имени делегации его величества германского императора… — без видимых затруднений проговорил он по-русски, в то время как глаза, уставленные на Чичерина, угрожающе расширились.

Чичерин терпеливо слушал немецкого полковника, потупив взор. Но каждый раз, когда Георгий Васильевич поднимал глаза и взгляды встречались, бледность трогала щеки Чичерина.

— Герр полковник Шлобуттен, — произнес Чичерин. — Судьба-баловница где-то сталкивала нас. Генеральное консульство в Москве. Прием в день рождения германского императора?

— Господь милостивый, пощади раба твоего! — вдруг вырвалось у полковника, и краска испуга, а может, и смятения залила щеки, победив природную красноту кожи. — Так это же было еще в том веке!

— Нет, в том не могло быть, — улыбнулся Чичерин, самообладание вернулось к нему.

— Я начинал свою службу в Москве в том, а кончил в этом веке, — заметил полковник, он воспользовался этой возможностью реабилитировать себя.

— Ну вот, после того как мы уточнили это важное для нас обоих обстоятельство, можно вступить и на землю Бреста. — Казалось. Георгий Васильевич сделает еще одно усилие и обратит полковника в прах, но Чичерин неожиданно обнаружил великодушие.

— Генерал Гофман… от имени… приветствовать вас, — возобновил речь полковник механически.

— Благодарю, — сказал Чичерин и вместе со всеми направился в противоположный конец перрона, откуда можно было пройти на привокзальную площадь.

Автомобили медленно пересекли Брест (Петр мог счесть себя провидцем: здешние церкви действительно были чем-то похожи на костелы), прошумели по мосту и въехали в пределы крепости. Крепость была велика. Стены лежали дальше, чем мог объять глаз, но Петру показалось, что они составляли замкнутый круг. В круг было вписано несколько зданий, и среди них церковь в каменный особняк, построенный без претензии, однако довольно нарядный.

— Это и есть белый дворец, — сказал Шлобуттен. — Договор будет подписан там! — Он многозначительно поднял палец.

Петр вышел из автомобиля и зашагал прочь от особняка.

— Вот куда явилась Россия за позором своим. — Петр поднял глаза — Соловьев. Туча тучей. Точно и не спал в дороге: лицо поросло зеленью.

Когда Петр вошел в комнату Чичерина, Георгий Васильевич стоял у окна и смотрел на лошадь, гарцевавшую вокруг дерева.

— Мне показалось, Георгий Васильевич, что в этом диалоге с полковником на вокзале… В момент, когда полковника можно было кончить одним ударом, вы вдруг пощадили его.

— Пощадил? — спросил Чичерин, и Петр увидел, как настороженно-гордо взметнулась бородка, хотя глаза все еще следили за лошадью. — Иногда выгоднее пощадить противника, чем разнести его. Ничто так не обнаруживает поражения противника, как такого рода пощада, и вместе с тем она дает возможность сохранить отношения. В дипломатии не следует спешить рвать отношения даже с врагом. Я вам это докажу.

Сейчас они сидели за маленьким письменным столом, накрытым зеленой тканью, и Чичерин излагал план беседы Петра с Гофманом.

— Нет, это не диверсия, а операция, если хотите, тактический маневр, — говорил Чичерин. — Все хорошо запомните, и детали, именно детали…

Как это было перед визитом к Набокову в Лондоне, Чичерин взял карандаш и, положив между собой и Петром бледную ладонь, как бы начертал несколько имен, повторяя: «Белодед», «Гофман», «Шлобутген».

— Я звоню полковнику Шлобуттену, — Чичерин указал кончиком карандаша в ту часть ладони, где невидимо обозначалось имя полковника, — и прошу, чтобы он вас принял сегодня. Первое: вы и Шлобуттен. — Карандаш соединил два имени. — Повод: распорядок ближайшего заседания. Вы говорите с ним по-русски и изредка по-английски, по-английски обязательно. Разговор должен продолжаться не меньше двадцати — тридцати минут. На уточнение собственно распорядка — десять минут. Все остальное свободный полет. Что именно? Не вас мне учить. Попытки японских купцов проникнуть в Австралию и Южную Америку. Американские коммерсанты на стокгольмской бирже… Впечатления, разумеете, чисто светские, о Европе, какой вы видели ее, и обязательно мысль о том, что немцы напрасно отвергли Стокгольм как место переговоров, это вредит их престижу. Повторяю: обязательно Стокгольм и английский. Он нетверд в английском, однако любит по-английски говорить. Я так думаю: вас захочет видеть Гофман, возможно, тут же, не отказывайтесь. Нас в этой беседе интересует одно…