Савва Дангулов - Дипломаты

Ленин сейчас смотрел, как в хрупких руках Троцкого вода осторожно переливается из графина в стакан.

— О собственной голове? — произнес Ленин, искренне заинтересованный, чем кончится операция с графином и стаканом. — А по-моему, надо ударить во все колокола и поднять народ.

— Но тогда какой смысл идти на договор? — спросил Троцкий, он пил воду короткими глотками, как пьют вино, не торопясь, удерживая прохладную влагу во рту, даже смакуя. — Очевидная истина: одно исключает другое.

— Очевидных истин меньше, чем мы иногда думаем, — сказал Ленин, он сказал «мы», щадя Троцкого. — В данном случае, как раз одно не исключает другого.

Троцкий допил воду и, возвратив стакан на стол, удобно устроился — он был подчеркнуто нетороплив, точно выгадывал время: чем дольше, тем надежнее.

Петр рассмотрел сейчас, что розоватые ногти Троцкого были приятно удлиненной, миндалевидной формы. И Белодед вдруг подумал, что этот человек, очевидно, долго и упорно готовил себя к тому, чтобы занять нынешнее положение (при этом не только изучал историю и языки — как заметил Петр, в его английском были и подвижность мысли, и блеск), и говорить с трибуны, и носить костюм, и ходить, повинуясь незримому ритму, и безошибочно знать, какие галстуки и какой формы усы тебе к лицу, и вот так искусно подкрашивать ногти, и… Петр обратил взгляд на Ленина, увидел аккуратно заштопанные рукава и подумал, что, наверно, и он готовил себя всю жизнь к этим тревожным дням, но, очевидно, многое, что было свойственно одному, оставалось чуждым другому… В этом доме, полном людей в кожанках и рабочих блузах, у Троцкого была тропа, по которой ходил только он.

— Ничего еще не ясно! — воскликнул Троцкий, оборачиваясь. — Все может измениться к лучшему в один момент. Все может взорваться у них и обратиться в прах.

Троцкий подошел к окну. Медленно вызревал белесый питерский рассвет. Сыпал снежок. Сквозь непрочную пелену проступали очертания соседних крыш и округлые линии смольнинской церкви, сейчас однообразно-желтой. Троцкий не отрывал взгляда от окна — так легче было совладать с собой.

Ленин все так же сосредоточенно смотрел на него.

— Настало время сказать: конец революционной фразе! — произнес Ленин жестко. — Если договор не будет подписан, хотим мы или нет, а хорошую революцию сдадим на слом.

Троцкий, точно оттолкнувшись от окна, устремился к столу.

— Но надо призвать народ к отпору. Оружие? Мы добудем его в борьбе. — Он поднял голову, н. как это бывало с ним в минуты полемических стычек, губы побледнели и вздрогнули.

— А я не буду больше спорить! — сказал Ленин добрым, больше того, кротким голосом, которым произносил самые категорические суждения, и придвинул стопку влажных листов, только что принесенных из типографии.

— Политике революционной фразы пришел конец. — Он прямо посмотрел в глаза Троцкому. — Если она будет продолжаться. — Он помедлил, точно раздумывая, говорить то, что решил сказать, или повременить. — Лев Давыдович, вы помните, как я поставил вопрос на последнем заседании ЦК? Очевидно, у меня нет необходимости повторять это вновь?

Ленин ни разу не показал, что тяжелое единоборство, длившееся почти три месяца, выиграно им, Лениным, и это дает ему какие-то преимущества. Не показал до той самой секунды, пока не заметил, что Троцкий игнорирует этот факт. Продолжать разговор в прежнем тоне, значит, поощрить Троцкого, да это и не в правилах Ленина. Владимир Ильич дал понять, что следует от слов перейти к делу. Он показал, что точно и жестко реализует это преимущество.

А сейчас Ленин был занят типографскими оттисками. Он осторожно отделил один влажный лист от другого, разложил на столе. Взгляд Петра упал на четвертушку бумаги, исписанную стремительным ленинским почерком с характерными отпечатками пальцев наборщика. Последние две строки были подчеркнуты: «Социалистическое отечество в опасности! Да здравствует социалистическое отечество!» Видно. Ленин написал воззвание ночью и тут же отдал в набор.

— Георгий Васильевич, — Ленин прервал чтение, — как у вас там, в международном праве, есть такая формула: «Подписать договор — значит собрать силы». Так, кажется?

— Именно, — произнес Чичерин, оживившись, и в усталые глаза впервые в это утро проник свет. — «Мирный договор при поражении есть средство накапливания сил».

Ленин прошел комнату из конца в конец, остановился перед картой Европейской России.

— Не думаете ли вы. Георгий Васильевич, что блокада военная отныне будет сопровождаться блокадой дипломатической?