Петр заметил: эта фраза, которая до сих пор могла быть адресована Троцкому, сейчас была обращена к Чичерину. Очевидно, во внешних делах России начиналась новая пора.
Петр вернулся домой в первом часу дня и никого не застал. Наверно, мать поехала на Охту за хлебом. Засыпая, Петр вспомнил холодноватые сумерки кабинета Ленина, мерзнущие руки Чичерина, гремящий наперекор холоду и усталости шаг Владимира Ильича. И эти слова Ленина о блокаде военной и дипломатической, обращенные к Чичерину. Нет, для Ленина Чичерин был не просто более профессионален, искушен опытен, неизмеримо более подходящ, быть может, благодаря своему происхождению и даже опыту жизни, для общения с тем миром. (Психологически человек такого типа, как Чичерин, мог рассчитывать на известное доверие того мира — репнинская проблема!) Но не только это. как думает Петр, определило решение Ленина и, наверно, не столько это. Брест оставался самой больной болью России. Еще предстояла наижесточайшая борьба, и Ленин хотел, чтобы рядом был человек, который и во взглядах на брестскую проблему был бы его единомышленником, а не антагонистом.
Петр проснулся, когда окна были занавешены тьмой и где-то в другом конце дома неожиданно громко стучали часы, как стучат только на рассвете.
…Поезд уже отошел, когда принесли отпечатанный на машинке список делегатов и экспертов. Белодед пробежал список: Соловьев-Леонов — человека с такой фамилией Петр знал в Одессе. Соловьев усиленно занимался самообразованием и не без помощи немцев-колонистов. живущих на север от Одессы, учил язык. Петр помнит, что был он долговязым, сероглазым, ходил в льняных косоворотках, расшитых болгарским крестом, и любил цитировать Ницше. Бывая в Одессе. Петр видел его и в двенадцатом году и, кажется, в тринадцатом. В пятнадцатом его уже не было — говорили, уехал в Америку.
Воспоминания, точно костер на ветру, разгорались все ярче, новые детали возникали в памяти. Петру захотелось повидать Соловьева-Леонова, и он пошел по вагону. Однако ни бороды, ни льняной косоворотки, ни, как показалось Белодеду, серых глаз он не приметил. «Очевидно, это какой-то другой Соловьев-Леонов», — сказал себе Петр и перестал думать — костер так же быстро погас, как и разгорелся.
Поздно вечером в дверь купе кто-то постучал, постучал настойчиво:
— Простите, не здесь ли товарищ Белодед?
— Да, пожалуйста.
Видно, человек обладал здоровьем завидным — рука с такой силой рванула вагонную дверь, что та чуть не сорвалась с колесика.
— Петро!
Конечно же, это был Соловьев-Леонов, разумеется, без бороды и льняной косоворотки, но все остальное было при нем.
Первые полчаса беседа развивалась стремительно: сшибались имена, годы, города. Потом неожиданно вторглось молчание.
— Как там за большим морем? — наконец спросил Петр, пододвигаясь к Соловьеву и чувствуя плечом упругое плечо. — Как Америка?
— Новый Свет, новый! — подхватил Соловьев. — Нет, не другая сторона земли, другая планета!
— Погоди, а ты… Троцкого на той планете не встречал?
Соловьев внимательно посмотрел на Петра.
— А ты откуда знаешь? Встречал.
— Ну и как он там?
Соловьев удерживал плечо у плеча Петра.
— Знаешь, Петро. Троцкий — это не просто.
— Я и сам догадываюсь: не просто, — сказал Петр. — Но все-таки как он?
Соловьев сжал плечо Петра большой и доброй ладонью.
— Утро вечера мудренее, Петро. Оставим что-нибудь и на утро.
— И на том дай бог!
Поезд шел медленно — к утру не добрались и до Пскова. Вьюжило, неярко отсвечивали стянутые льдом озерца и реки. В Новоселье в вагон поднялся старик железнодорожник. Из-под шерстяного платка торчал околыш форменной фуражки.
— Как вы поедете дальше, ума не приложу, — сказал старик и, подув на красные с мороза пальцы, осторожно пошевелил ими. — На всех путях эшелоны с войсками! Если и выколотишь эту пробку, все одно в реку упрешься — мост взорван!
Петр повел старика в салон-вагон — там собралась делегация.
— Взорван мост, — сказал старик, войдя в салон, и, размотав платок, поправил фуражку.
— Простите, но дрезина есть в Новоселье? — спросил Иоффе.
— Если не дрезина, то хотя бы дровни? — добавил Петровский.
— Есть и одно и другое, — сказал старик и переложил платок из одной руки в другую. — Но ведь моста нет.
— На дрезине добраться до моста, а на дровнях через реку, — нашелся Карахан.
Решили протолкнуть поезд до моста, а пока суть да дело — послать вперед дрезину. Но до моста добрались лишь на следующее утро. Добрались и наняли дровни. На них и въехали в Псков, прямо к подъезду гостиницы «Лондон», а позже к входу в кирпичный особняк, где разместилась псковская комендатура немцев, — делегация хотела быть в Бресте не позже двадцать восьмого.
Читать дальше