Савва Дангулов - Дипломаты

— По-своему вы правы, — произнес Гофман, искоса глядя на Петра, смех Петра встревожил и смутил его. — Не то чтобы нас огорчили или огорчат эти успехи. Не скрою, стратегически большое наступление в России сулит нам свои выгоды, но плох тот военачальник, который до того, как бросить в огонь солдат, не попытается достичь тех же целей путем бескровным.

— А мне говорили, что идею Бреста поддерживает господин министр Кюльман? — заметил Белодед таким тоном, будто только эта фраза и была способна продолжить разговор.

Верхняя губа генерала скептически приподнялась:

— Вы предполагаете, что идею Бреста поддерживает только господин статс-секретарь?

Вопрос, который он сейчас задаст Гофману. подумал Петр, должен начисто лишить того возможности маневра.

— Простите, разве у вас с господином статс-секретарем Кюльманом один взгляд на Брест? — спросил Петр.

— И вы в плену этой нехитрой азбуки: Кюльман — миротворец, Гофман — милитарист. Все гораздо сложнее.

— В каком смысле, господин генерал?

— Если решение принято, оно отражает точку зрения статс-секретаря в такой же мере, как и мою. Все остальное история, ее место в мемуарах.

— Ну что ж, главное, чтобы ответ был, а ждать мы умеем — нас хватит, господин генерал.

— Ждите, господин Белодед, мы хотим мира не в меньшей мере, чем вы.

— Тем более, что у вас нет тылов, какие вы хотели бы иметь, — заметил Петр, улыбаясь, и быстро взглянул на Гофмана — эта фраза была откровенно грубой, но в разговоре с таким человеком, как Гофман, могла быть уместной вполне.

Гофман взял перчатки, хлопнул ими по колену.

— Наши тылы благополучны, по крайней мере, настолько, чтобы воевать не оглядываясь.

— Тыл германский и… европейской?

Гофман не удержал вздоха — этот русский был похож на того тибетского исцелителя, которого Гофман однажды видел в Японии, тибетец безупречно знал географию тела, он мог оперировать иглой с завязанными глазами, острие безошибочно находило нужный нерв.

— Вы хотите сказать, у вас одна фронт, а у нас два? — Гофман воспринял безбоязненную прямоту, с которой произнес свою фразу Петр.

— Это вы и без меня знаете, — заметил Белодед.

Гофман начал натягивать перчатки.

— Тем более нам надлежит действовать, если условия не будут приняты. — Он оперся о стол. — Мы вынуждены будем действовать, — уточнил он. — Вынуждены… и не делаем из этого секрета.

Гофман все еще стоял, уперев сильные руки в стол — не будь стола, рухнул бы.

— Не скрою, что по-человечески меня волнует вопрос, что произошло с господином Троцким десятого февраля, — он помолчал, очевидно, подыскивая нужное слово, чтобы уточнить мысль. — Какая мысль владела им, какой план он хотел построить?

Белодед испытал неловкость. Этот генерал был порядочным иезуитом — не все повороты его мысли были так грубы, как казалось Петру вначале.

— А разве господни Троцкий вам не ответил? — спросил Петр, спросил как бы между прочим, дав понять Гофману, что для него, Белодеда, этот вопрос отнюдь не столь важен.

— Для меня линия поведения господина Троцкого на переговорах представляла немалый интерес, — заметил Гофман так, будто он и не ждал иного ответа и задал свой вопрос лишь для того, чтобы сказать то, что намеревался сказать. — Он мне показался и работоспособным и достаточно красноречивым, господин Троцкий, — признался Гофман. — Тем более непонятно все, что произошло десятого февраля. Накануне речь шла, насколько мне известно, о Риге. Господин Троцкий спросил, нет ли возможности оставить за Россией Ригу. Статс-секретарь понял вопрос главы русской делегации так, что Рига единственное препятствие к заключению договора. К господину Троцкому явился посланник Розенберг, предлагая изложить свое требование письменно. Но господин Троцкий ответил отказом. И одна и другая сторона поняли, что наступила критическая стадия переговоров. И тогда произошло то, что мир запомнит под именем событий десятого февраля. Господин Троцкий заявил, я вам это воспроизведу сейчас точно. — Он потянулся к папке, лежащей на столе, и, не дотянувшись, оставил свою затею, махнул рукой. Все знают, что заявил господин Троцкий десятого февраля: Россия не заключает мира, но заканчивает войну, распускает войска по домам и оповещает об этом народы и государства. Короче: «Ни войны, ни мира!» — Он посмотрел на Белодеда в упор. — Объясните, такое решение выгодно России? Я понимаю, что это, так сказать… компетенция России, но…