Савва Дангулов - Дипломаты

Генерал-адъютант Зеки-паша, турецкий военный атташе в Берлине и делегат султана на конференции, услышав свое имя, встал, попробовал пробиться из второго ряда в первый и, когда это не удалось, почтительно раскланялся. (Во многовековом единоборстве с Россией пришел черед и оттоманской Турции почувствовать себя победительницей и хотя бы отчасти вознаградить себя за Рымник, Измаил и Фокшаны с Плевной.)

Полковник Петр Ганчев. осененный званием флигель-адъютанта его величества царя болгар, когда секретарь назвал его, прищелкнул под столом каблуками. (Болгарская ли мать родила почтенного полковника и слыхал ли он когда-нибудь о Шипке, а если слыхал, какая тропа привела его в Брест, на эту Голгофу братской России?)

— Императорская Германия… — прозвучал голос секретаря, такой чистый и успокаивающе ровный, будто голос этот возник не на земле, а на небе, — …и обязуемся всегда жить в мире и дружбе… — прочитал секретарь, и, казалось, его устами глаголет истина: всегда России и Германии жить в мире и дружбе.

— Области, лежащие к западу от установленной договаривающимися сторонами линии и принадлежавшие раньше России, не будут более находиться под ее верховной властью: установленная линия обозначена на приложенной карте, являющейся существенной составной частью настоящего мирного договора, — произносит секретарь и, на какую-то долю секунды оторвав взгляд от текста, смотрит на карту, лежащую перед ним, и щурится, и несмело пламенеет — такое впечатление, что он поднес лицо к огню, — …существенной частью, — повторяет секретарь и закрывает глаза. Ресницы точно опалило неожиданным пламенем, они так укоротились, что едва видимы.

Секретарь продолжает читать, а Петр думает: чтобы не подчеркивать размеров аннексии, немцы перенесли упоминание о ней из текста договора в приложение, молча изобразив это на карте.

— Россия отказывается от всякого вмешательства во внутренние дела этих областей, — читает секретарь, и взгляд Петра медленно перемещается по карте — она лежит передним. Синяя линия, густо-синяя, располосовала запад России. Она вторглась в пределы России на восток от Риги, прошла по руслу Западной Двины почти до Дриссы, оставила врагу Вильно, едва не коснулась Новогрудка и Пружан, вышла к Брест-Литовску и, невидимо преодолев Черное море, коротким ударом отсекла от России Карс, Ардаган и Батум. Впрочем, карта выполнила свою роль лишь частично — не все доверено сказать и ей.

— Россия обязывается немедленно заключить мир с Украинской Народной Республикой и признать мирный договор между этим государством и державами Четверного союза, — произносит одним духом секретарь, — территория Украины немедленно очищается от русских войск и русской Красной гвардии… Эстляндия и Лифляндия также незамедлительно очищаются от русских войск и русской Красной гвардии… Финляндия и Аландские острова также будут немедленно очищены от русских войск и русской Красной гвардии, а финские порты — от русского флота и русских военно-морских сил…

Надо воздать должное секретарю: он невидимо уловил внутренний ритм этих слов и едва ли не обратил их в стихи.

Остается только удержать в памяти названия отторгнутых земель: Финляндия, Эстляндия. Лифляндия, Украина. Армения…

Петр поднимает глаза на Гофмана: лучик, который только что лежал на столе. переместился на мундир генерала и вот-вот доберется до шитого золотом погона. Генерал, улыбаясь, смотрит на Сокольникова, который печально склонился над столом, защитив крепко сжатыми кулаками лоб. Генерал готов даже повторить строку из договора: «Они решили впредь жить между собой в мире и дружбе». Генерал улыбается, а на самом деле что у него на душе? Способность улыбаться, когда на душе хмуро, немалое мужество. Гофман не очень уверен, что договор, который сейчас читают за большим столом брестских переговоров, в интересах Германии. Да, как это ни парадоксально, он, кайзеровский генерал-майор и начальник генерального штаба верховного главнокомандующего на восточном фронте, не очень уверен в этом. Разумеется, он сейчас не встанет и не прервет чтения. Наоборот, он поставит подпись и при этом даже изобразит нечто вроде улыбки. Но как далеко его истинное мнение от того, что он должен изображать сейчас, хотя, казалось бы, чтó в большей степени способно утвердить величие Германии, чем Брест? Брест был Гофману навязан. Розенберг — не Рихард Кюльман. И все-таки в облике Розенберга Гофману видится статс-секретарь. Статс-секретарь по иностранным делам фигура значительная, но в единоборстве с главнокомандованием да еще во время войны все козыри у военных. Однако похоже, в споре Кюльман — Людендорф весы склонились на сторону первого. Вряд ли дело в личных качествах Кюльмана. скорее, в качествах лица, которое стоит за Кюльманом. Гофман склонен думать, что в самые напряженные дни Бреста Кюльман имел контакт непосредственно с кайзером, контакт неофициальный, больше того, личный. Брест — его, Кюльмана, создание. Гофман с ненавистью смотрит на Розенберга, хотя очевидно: Розенберг — это не Кюльман.