Яныбай Хамматов - Золото собирается крупицами

– Откуда ты знаешь, агай?

– Поработаешь с мое на золоте, и не то уз наешь! Я начал, когда тобой еще и в материнской утробе не пахло! Правда, нажиться я на этом деле не смог, хоть земля до сих пор не при давила, и за то спасибо… – Сайфетдин взял кайлу, выкопал со дна забоя крупные черные камни и приготовил место для креплений по бокам. Его пальцы проворно и легко скользили по черенку кайлы. Он наполнил корзину породой, запрягся в тачку и потащил ее по темному забою.

– А я? – крикнул ему вслед Хисматулла.

– Побудь пока тут, – глухо отозвался Сайфетдин.

Вернувшись, он с силой бросил об землю пустую корзину.

– Бери лопату! Пошли! Зря старались! – сказал он.

– А что случилось!

– Не отставай!

Поднявшись наверх, Хисматулла увидел мужчину высокого роста, разбиравшего насос по частям. Мужчина был богато одет и сердито бурчал что-то себе под нос.

– Кто это? – шепотом спросил Хисматулла у одного из старателей.

– Это его шахта, – ответили ему.

Мужчина сбросил вниз насос и решетку и обернулся к старателям, кучкой стоявшим в стороне.

– Уходите! – крикнул он. – Хотите, чтобы я позвал урядника? Вечно задарма все получить хотите…

Понуро опустив головы, старатели вернулись в барак…

Отчаявшись получить работу на прииске Хисматулла решил вместе с другими старателями отправиться в лес. Может быть, он сумеет на пяться там и хотя бы какое-то время прокормиться. А то, гляди, и заработает немного и вышлет матери деньжат…

До деляны, где, по слухам, нужны были пильщики и дровосеки, они шли целый день. И хот} Хисматулла с детских лет любил лес и вроде становился сильнее, стоило ему очутиться в лес ной чаще и подышать смолистым ароматом, но сейчас он не испытывал никакой радости и даже оживления. Лес, обступивший дорогу, был сумрачным, чужим, точно его заколдовали злые и недобрые духи. И толстые сосны с надвинутым) на брови снежными шапками, и зябкие осины редкими черными листьями, и дубы, шелестевшие шестью, и серые низкие облака, проносившиеся, как дым, над верхушками деревьев, – все это было полно тревоги, таило скрытую опасность. Ветер, налетавший с гор, бросал с маху холодные россыпи снега, бил в лицо, и Хисматулла ежился и кутался в негреющее рванье.

Когда вступили на просеку с торчавшими пеньками, ветер утих и посыпал крупными белыми хлопьями ленивый медлительный снег, и все старатели побелели. Идти стало тяжело, и люди, месившие лаптями снег, тихо и беззлобно переругивались, но скоро замолчали, точно хотели поберечь силы, шли размеренно – след в след.

Лишь к вечеру, в сумерках, запахло дымом костров, послышались голоса возчиков, погонявших лошадей, стук топоров, затем, рассекая тишину, рухнуло, где-то поблизости дерево, и Хисматулла засмеялся, радуясь, что скоро он будет в тепле, под крышей.

– А кто тут работает? Что за люди? – спросил он.

– Безлошадники, с Кэжэнского завода, – ответил Сайфетдин.

Теперь было уже слышно, как шаркают пилы, с треском валятся деревья, и, хотя Хисматуллу окружал тот же лес, ему казалось, что здесь уже не так холодно, как было в пути. Повалив дерево и очистив его от веток, лесорубы с помощью небольших слег складывали бревна на расчищенную от снега и утоптанную площадку, звали подрядчика, и появлялся маленький человечек в телогрейке, суетливо бегал с аршином, ставил зарубки. Лесорубы делали передышку, дымили махрой, от их разогретых спин струился пар.

– Тут артелями сбиваются, чтоб легче было, – пояснил Сайфетдин. – Но для артели нужна лошадь, а так туда и не суйся… А безлошадники все на своем горбу вывозят…

– Как это? – не понял Хисматулла.

– А вон видишь горку? Доволокут туда, сбросят вниз, а потом впрягаются сами в сани и тащат…

Постояв немного, старатели разошлись кто куда. Хисматулла сунулся было к безлошадникам, но они, окинув его хилую и нескладную фигуру, не приняли его к себе. Бродя по участку, он натолкнулся на паренька, сидевшего на пеньке с пилой в руках.

– Ты один, что ли? – спросил Хисматулла.

– Да ну их, сволочей, – паренек сплюнул. – Как будто я виноват, что еще не вырос…

– А давай мы попробуем с тобой…

– А сдюжишь?

Они утоптали снег под высокой, сосной, подрубили ее с одного бока и начали пилить.

Поначалу все шло хорошо и легко – острые зубья пилы вгрызались в дерево, желтые опилки брызгали с двух сторон, но чем пила глубже уходила в древесную мякоть, тем тяжелее было ее тащить. Она часто застревала, гнулась и ныла тупым звуком, но Хисматулла, подражая заправским лесорубам, подбадривая своего напарника, весело покрикивал: