Яныбай Хамматов - Золото собирается крупицами

– Зачем смеешься?.. – обиделся конюх.

– Ну, с тобой уж и пошутить нельзя, Зинатулла! Какой ты вспыльчивый. – Сайфетдин рассмеялся. – Давно здесь?

– Порядком уже… А ты все на золоте работаешь?

– Да вот пришел, может, дадут работу. Как говорится, у нового хозяина и рубль новый!

– У кого ж ты просишь? Новый-то в Оренбург укатил!

– Когда? – вскочил Сайфетдин.

– Да дня три будет.

– Ах, я дурак! – старатель с досадой хлопнул себя по лбу. – Старый дурень! И хожу, и хожу каждый день, нет того, чтобы спросить! – Он смял и выбросил папироску.

Старые знакомые разговорились. Хисматулла не вмешивался в их разговор, только время от времени вставал и начинал размахивать руками, чтобы согреться. Сайфетдин и Зинатулла говорили о приисковых делах, о ссоре старого хозяина с новым, о том, как уехал старый управляющий… Скоро конюх ушел.

– Вишь как! – Сайфетдин обернулся к Хисматулле и хмыкнул. – Мы спины гнули, чтоб золото найти, а Закиров не гнул, а подцепил! Уж как он перед Аркашкой хвостом вилял, всегда на задних лапках: «Аркадий Васильевич, вы!.. Аркадий Васильевич, ах!» – а потом – хвать! —и ограбил! Вот, должно быть, Аркаша наплакался! Да он все равно, небось, в накладе не остался, что-нибудь да унес за пазухой… – Сайфетдин прищурился: – А ты что молчишь, ни слова не скажешь?

– А что говорить? Меня это не касается…

– Не касается? Ну-ну! А мороз-то хоть тебя касается? Смотри, как он тебе уши оттрепал, все красные! – хохотнул Сайфетдин. – Пойдем-ка пошукаем в бараках, надо место на ночь найти, не в сугробе же устраиваться… Пойдешь со мной утром в старом отвале мыть?

– А как?.. Ведь управляющего нет, кто нам разрешит?

– Ничего, мы пока без разрешения! – усмехнулся Сайфетдин. – Авось раз нет никого, стало быть, и гнать некому! Вставай, а то в сосульку превратишься…

Рано утром Сайфетдин разбудил Хисматуллу, и они пришли к старому отвалу. Сайфетдин сколотил из трех досок желоб, настелил сверху прутья и сказал, не оборачиваясь:

– Вот эти прутья для того, чтобы удержать золото, понял? Вода уносит гальку, камешки, а золото застревает в прутьях, сейчас увидишь. – Он расколотил доской лед, установил у края про руби желоб, закрепил его со всех сторон песком и пустил воду. Вода хлынула в желоб, ударяясь о планки и прутья, брызгая во все стороны. – Это отвал старый, его уже мыли, стало быть, ила тут больше нету, – продолжал Сайфетдин, следя за водой. – Видишь, песок, как крупа, рассыпается? – Он взял на лопату и кинул в желоб. Чистая, звенящая маленькими льдинками вода сразу замутилась, потом стала желтой и, наконец, бурой.

Сайфетдин обернулся.

– Слушай, а что это я тебе говорю? – сказал он. – Ты ведь тут небось не в первый раз, а? Ну, говори, мыл уже?

– Приходилось… – смущенно ответил Хисматулла. Ему стало неловко оттого, что он сразу не сказал об этом Сайфетдину, и получалось так, вроде бы он нарочно не сделал этого вовремя, чтобы посмеяться над старателем. Хисматулла покраснел: – Я потому… Я не хотел… Я думал, что нехорошо перебивать! – выпалил он.

– Я так и подумал, – удовлетворенно кивнул головой Сайфетдин. – Прочисти-ка это, по смотрим, как ты умеешь работать! – И он пока зал на нижний конец желоба, где скопились мел– кие камешки.

Хисматулла выбрал их из желоба и выбросил в яму за отвалом. Сайфетдин, следивший за ним, похлопал его по плечу:

– Все правильно! Продолжай…

Скоро лед нарос на черенке лопаты, и она потяжелела. Поверхность желоба тоже покрылась льдом. Лапти набухли от воды, от холодного ветра у Хисматуллы защипало колени. Но Сайфетдин бросал в желоб лопату за лопатой широкими плавными взмахами, и парню стало стыдно останавливаться, когда пожилой человек еще продолжает работать. Наконец Сайфетдин убавил поток воды, раздвинул прутья и ладонью сгреб песок, оставшийся на дне. Маленькие черные глазки его с надеждой высматривали золото среди гальки, песка и шлихов. Вдруг в середине блеснула, как искорка, желтая крупинка. Негнущимися озябшими пальцами Сайфетдин выловил ее, завернул в тряпицу, положил в карман и опять стал глядеть в желоб, перебирая песок. Затем тяжело вздохнул и поднялся на ноги:

– Зря мучились… Эх, кабы не зима, а лето… Ну да что там, пошли!

– Куда?

– Туда же, куда и вчера…

Они вскинули на плечи лопаты, кайлы и пошли к баракам.

– Артель собрать надо, – говорил по дороге Сайфетдин. – Из таких вот, как мы, из тех, что без работы сидят. Все полегче станет…

К вечеру ударил сильный мороз, и сидеть в заброшенном бараке, где они ночевали вчера, стало невозможно. Сайфетдин и Хисматулла долго искали себе места в теплых бараках, но там была такая теснота и давка, что и сидя нельзя было устроиться спать. Найдя все же барак по-свободнее, Сайфетдин лег на земле поближе к печке, так как все нары, тянущиеся вдоль стен, были заняты старателями. Железная печка была вся покрыта сушившимися лаптями, катами и портянками, от них поднимался густой белый пар. В бараке было душно, и горло спирало от неприятного запаха – и грязь, и пот, и еще бог знает что, – все смешалось в тяжелом воздухе. Хисматулла, не найдя места возле печки, повесил лапти на деревянный гвоздь, чтобы стекла вода, напихал в портянки сена и завернул в них ноги. Сайфетдин уже дремал, прикорнув у нар. Хисматулла лег рядом с ним, но не успел и заснуть, как почувствовал сильное жжение в спине – клопы и блохи кишмя кишели в бараке, и Хисматулла около часа вертелся, поворачиваясь с боку на бок, ожесточенно царапая то спину, то ногу. Лежавшие рядом с ним то и дело просыпались от его возни и недовольно ворчали: «Расчесался! Не любишь блох, кати на улицу!» – и Хисматулла пополз по пыльному полу ближе к дверям. У дверей хоть и дуло, но клопы и блохи беспокоили меньше, однако и тут Хисматулла не смог уснуть. Мысли о Нафисе не давали ему покоя..