Гарри Табачник - Последние хозяева Кремля

Редкие посетители, которым удавалось попасть к нему в те годы, видели перед собой старика с низким лбом, рисовавшего бесконечные головы волков. Волки мерещились ему повсюду. То они представали в образе безродных космополитов, то морганистов-менделистов, то кибернетиков, то в виде „клики Тито” или „американских империалистов”. Запершись у себя на даче в Кунцеве, не доверяя никому, приказав арестовать даже своего личного врача, обслуживавшего его двадцать лет, он лечил себя, выпивая стакан воды с несколькими каплями йода. Здесь же по настроению, точно так же, как некогда обманувший его, неудавшийся друг его Гитлер, он принимал свои решения и о грандиозных планах переделки природы, и о возведении плотин. Здесь, укрывшись от всех в какой-то тайной комнате, он вынашивает замысел новой интриги, ареной которой вскоре должна была стать вся страна.

Хотя в те годы повсюду говорили о его новой жене — не то сестре, не то племяннице Кагановича, Р. Каганович, — женщины, по всей вероятности, перестали интересовать его. И он, по мнению его дочери, вполне удовлетворялся услугами своей экономки, дородной круглолицей Валечки.

Побывавшая у него дочь рассказывает, что он, по-видимому, давно забыл, какой год на дворе, потому что говорил о ценах так, будто все еще длится 1917 год. Управляемая полубезумным маньяком страна все глубже сползала в пропасть нищеты. Это сползание к неминуемой катастрофе, о чем в Советском Союзе наконец-то открыто заговорят, спустя три с половиной десятилетия, получило дополнительный толчок именно в то время, когда, взойдя на трибуну, уверенный в собственной непогрешимости Сталин 9 февраля 1947 года пообещал еще три, а, может, и четыре пятилетки строительства тяжелой промышленности измученной войной стране, потерявшей по официальным данным свыше 20 миллионов человек. Впрочем, 20 ли? Не стыдливые ли это цифры? Эти вопросы задаст в 1988 году писатель Носов.

В том же году советский историк академик А. Самсонов тоже выскажет сомнение по поводу официальных данных: „Мне до сих пор не ясно, откуда взялись эти 20 миллионов погибших советских людей. Простое арифметическое вычитание из данных 1939 года о количестве населения данных 1946 года уже дает значительно больше — 27 миллионов человек. Некоторые исследователи, учитывая потери естественного прироста населения, называют цифру в 50 миллионов”.

Контраст послевоенного Советского Союза с Америкой был поразителен. Там, за океаном, вернувшиеся с фронта с головой окунались в жизнь. „Наступил грандиозный американский бум, — писал в июне 1946 года журнал „Форчун”. — Его невозможно измерить. Прежние меры не годятся. Существует спрос на все, что можно есть, носить, читать, пить, видеть, чем можно наслаждаться, в чем можно ездить, и всем, где можно отдыхать”. Американцам старшего поколения все это напоминало легендарные „Ревущие двадцатые”.

Тот, кто взглянул бы на нашу планету с высоты, увидел бы искрящийся блеском огней американский континент, под звуки Бит Бенда двигающийся по праздничному Бродвею процветания, и лежащую в кромешной тьме, освещаемую редким светом лампочек Ильича, отгородившуюся от мира „железным занавесом” империю Сталина.

Между тем происходит событие, оставшееся почти незамеченным. В сентябре 1951 года бывший до того заведующим отделом партийных органов ЦК С. Игнатьев становится министром госбезопасности, а А. Епишев - его заместителем. Это тот самый Епишев, которого Патоличев назначил секретарем украинского ЦК по кадрам и который оставил недобрую память своими жестокостями на Украине. Потом он был долгие годы наместником Одессы, пока Хрущев не назначил его начальником ГЛАВПУРА. Теперь этим двоим Сталин отводит важнейшую роль в задуманном им новом варианте „ежовщины”. С ними предстоит сотрудничать инспектору Андропову. Другой человек, с которым он тесно сотрудничает — Суслов,— выступает в „Правде” с теоретическим обоснованием предстоящего уничтожения неугодных. Все наготове. Стрелки часов на Спасской башне отсчитывают последние роковые минуты.

Готовясь к новому террору, будущие его исполнители учитывали опыт тридцатых годов. Они принимают все меры к тому, чтобы самим не сгореть в его пламени. Они не против террора до тех пор, пока он расчищает им дорогу, пока они в состоянии управлять им. Но они знают, что суть сталинского террора в том, что его огонь обязательно должен уничтожить и исполнителей. И лишь поглотив первый эшелон исполнителей и изрядно потрепав второй, пламя террора станет спадать. Объявляется перерыв, после которого через некоторое время все должно повториться сначала.