Гарри Табачник - Последние хозяева Кремля

А лучше всего любой зачет, экзамен или курсовую работу начинать с фразы: „Как говорил (или писал) товарищ Сталин или Ленин...” и т.д. Собственного мнения никто не высказывал, но зато все, как пишет Млынарж, умели с уверенностью рассуждать о том, о чем не имели ни малейшего представления. Вот так формировался мир студентов. Это был узкий, ограниченный мир. Без знания того, что происходит за его пределами. Многие искренне верили, что они живут лучше, чем трудящиеся под пятой капитала. Лишь только по какому-то недоразумению не брошенные Сталиным за решетку, побывавшие за рубежом фронтовики знали, что это не так. Но и они молчали, и только водка развязывала им язык.

Млынарж рассказывает, как однажды ночью его разбудили спорщики. Один из них, бывший солдат, доказывал, что в Чехословакии дома у крестьян каменные с черепичными крышами. Студент-колхозник этому не верил. Он не мог понять, как у крестьян могут быть такие дома, а не мазанки, крытые соломой, или, на худой конец, деревянные избы. Имени неверившего Млынарж не называет. А мы задаемся вопросом, не был ли это Горбачев? Ведь и он тоже ничего, кроме мазанок и деревянных изб, в деревнях не видел.

Главное, надо было верить в то, что заучиваешь. И чем малограмотнее был студент, тем скорее он верил в это, потому что вера подменяла необходимость работать над приобретением знаний.

Относился ли комсорг Горбачев к числу именно таких студентов, 3. Млынарж не пишет. Он замечает, что его приятель отличался неплохими способностями, и несмотря на то, что он впервые в своей жизни встретился с иностранцем, в нем не чувствовалось обычной для советских людей скованности в общении с ним. В то же время он считает, что Горбачеву никогда бы не разрешили жить с ним в одной комнате, если бы он не пользовался доверием органов. Он обязан был следить за ним и докладывать в деканат и о поведении, и о речах „демократов”, как называли между собой студентов из союзных стран их советские коллеги. Другие учившиеся с Горбачевым вспоминают звучавший в его речах металл, когда он требовал исключения из комсомола за малейшее нарушение. В том, что разные люди вспоминают о различных чертах студента Горбачева, нет ничего удивительного. Любой советский партийный и комсомольский деятель любого масштаба имеет запас масок, которые он надевает в зависимости от обстановки. С иностранцем надо было вести себя иначе, чем со своими.

Млынарж не оставляет сомнений в том, какой была атмосфера в эти последние сталинские годы на юридическом факультете. Он вспоминает о том, с каким рвением принялись писать друг на друга доносы чешские студенты, когда в Праге начался процесс Сланского.

Неизвестно, продолжал ли Горбачев поддерживать с ним отношения после того, как в ответ на очередной донос Млынаржа сняли с парторгов. Общаться с опальными в советском обществе не принято. Но почему-то бывшего парторга из университета не отозвали, и он продолжал учиться и жить в студенческом общежитии на Стромынке.

Это было огромное здание, при Петре Первом служившее казармой Преображенского полка. При советской власти надстроили два этажа, и здание стало вмещать около 10 тысяч студентов. В комнатах жило по 7 -15 человек. На каждом этаже, где размещалось несколько сот студентов, был один общий туалет с умывальниками и кухня. Во дворе -большая баня. Вот в таком общежитии, которое отнюдь было не из худших, и поселился Горбачев.

Общежитие еще было известно и тем, что здесь обитали весьма сговорчивые студентки, к которым можно было завалиться в любое время, если только иметь неизменную бутылку водки. Вино они называли водицей и, отпив его, спрашивали: „А другой воды у тебя не найдется?” Вряд ли было иначе в те времена, которые описывает Млынарж. Он рассказывает, что выпивки в общежитии были делом обычным. Тон задавали вчерашние фронтовики. Начинали с двухсотграммового стакана, который выпивали залпом. Это, как артподготовка, служило сигналом к началу настоящего застолья. Пили по разным поводам и без повода.

Например, пили по случаю приобретения веника, а другой раз, когда кто-то купил спортивные тапочки. Водка нужна была, как штопор, которым можно было выдернуть из души пробку и дать возможность вылиться наружу тому, что невозможно было высказать в трезвом виде. Тогда, как вспоминает Млынарж, только и начиналось нормальное человеческое общение.

Обычным развлечением были танцы, которые устраивались или под „где проигрывались популярные цфасмановское „Интермеццо” или „Карусель” Тихонова. Большим праздником было, когда удавалось заполучить аккордеониста с трофейным немецким инструментом. Танцевали, в основном, танго, вальсы, фокстроты, иногда румбу. Здесь и встретил Горбачев свою будущую жену — студентку философского факультета из Рубцовска — Раису Титоренко. На этот факультет присылались, в основном, комсомольские работники с мест. А среди комсомолок, даже если им и приходило в голову изучать марксизм и философию, синие чулки встречались редко. Скорее, наоборот. Они как бы компенсировали сухость и скуку предмета легким отношением к жизни.