Гарри Табачник - Последние хозяева Кремля

Если же взять соотношение к работоспособной части населения в 115 миллионов, то тогда эта цифра возрастет до 4.5%.

Американские историки Бернштам и Бейхман считают, что из них тысяч десять политических. Р. Конквест пишет, что в Советском Союзе их было примерно одна десятая от общего числа.

Андропову очень бы хотелось, чтобы правдой было то объяснение возникновения диссидентства, которое он предложил слушавшим ею на собрании в память Дзержинского: ”Причины тут, как известно, могут быть разные! Политические или идейные заблуждения, религиозные фантазии, национальные вывихи, личные обиды и неудачи, психическая неустойчивость...”. На самом деле все обстояло иначе.

Примерно в то же самое время корреспондент газеты „Вашингтон пост” в Москве Р. Кайзер записывает: „Ю. Андропов один из наиболее умных среди сегодняшних советских руководителей, но он ничуть не симпатизирует интеллигенции”.

Происходившее в республиках так или иначе становилось известным в центре. Иногда сами органы были заинтересованы в этом. Поскольку это способствовало осуществлению андроповского плана по восстановлению в стране атмосферы страха. Растопившая страх оттепель должна была быть забыта. На страну вновь надвигаются заморозки. Опять нормой должны стать всеобщая подозрительность, боязнь всего и вся. Андропов черпает из богатого опыта КПСС по натравливанию одних слоев на другие. Он стремится воссоздать обстановку дней своей юности, когда „ДЦС намеренно накалял атмосферу и с бешеной злобой натравливал актив против партии, партию против народа, народ друг против друга, планируя свое очередное преступление против всех”.

Андропов хорошо помнил, как быстро делалась карьера в той атмосфере охоты за ведьмами. Заговоры, которые мерещились за каждым углом, требовали своих разоблачителей, а те, кому они угрожали, нуждались в защитниках. Дряхлеющее не по дням, а по часам Политбюро должно было в нем видеть своего ангела-хранителя. По мере того как делались известными имена новых диссидентов, борцов за эмиграцию и права верующих, у кремлевских старцев росла уверенность в существовании широкой сети заговорщиков, готовой вот-вот захватить власть. Зависимость Кремля от Лубянки становилась сильнее. Шеф КГБ умело использует это. Возможно, что он намеренно раздувал масштабы диссидентского движения в стране для того, чтобы придать большее значение деятельности органов. С этой же целью он, по-видимому, расширял и деятельность террористических организаций за рубежом, чтобы показать, что в достижении внешнеполитических целей нельзя обойтись без него и его Ведомства.

Наблюдавший за происходящим в СССР Тито отмечает: „КГБ сделался огромной силой. Вся деятельность государства, партии, внешняя политика — все покоится на службе безопасности. Она действительно правит страной”.

Политические процессы — это лишь вершина айсберга, свидетельствовавшая, что недовольство существующей жизнью огромно, и охватило все слои населения. Другое дело, что не все недовольные жизнью видели причину этого в советской власти. И, конечно, огромное расстояние лежит между недовольством и открытым его выражением. Диссиденты это расстояние преодолели. Они преодолели страх. Они показали, как о том гласит „Белая книга” о суде над Синявским и Даниэлем, что лучшие представители интеллигенции не могут и не хотят снова стать покорными рабами тупого тоталитарного общества. Они могли казаться донкихотами, обреченными на поражение, но потому память человеческая и хранит образ рыцаря Ламанчского, что нужен ей этот герой, вступающий в битву даже тогда, когда исход ее предрешен.

Чудом явилось появление Дон Кихотов на российской земле во второй половине XX века. Чудом явились книги Солженицына, самиздат, демонстрации, письма протеста. Диссиденты сумели осуществить, казалось, невероятное. Они обнажили перед миром внутреннюю жизнь советской страны, сделав ее объектом постоянного внимания западной общественности.

Пройдет совсем немного времени, и горбачевские призывы к гласности и перестройке подтвердят справедливость требований диссидентов и докажут, что то, что они отстаивали,— в интересах страны.

ГОРБАЧЕВ ПЮДВИГАЕТСЯ

Рассвет на целине начинается с узкой трещины где-то на краю черного неба. За мгновение до того, казавшаяся неколебимой, тьма начинает нехотя отступать. Но уже до рассвета слышен гул идущих к элеваторам грузовиков. Потом, когда взошло солнце, я проехал от совхоза Ярославский по тому же пути. Но если бы я и не знал дороги на элеватор, то я все равно бы легко нашел ее. Кучки рассыпанного повсюду зерна служили верными указателями. Мало было вырастить урожай. Нужных машин для доставки не было и хранить его было негде.