Александр Доронин - Кузьма Алексеев

— Узнал меня, приятель?

— Палачи повсюду одинаковые, — буркнул Алексеев. — Это место сам нашел или пригласили?

— Пригласили, — Донат прошел к зарешеченному окну, но с остальными не сел. — А Карл Карлович придет? — обратился он к полицейским.

Широколицый кивнул.

Председателя судебной палаты долго ждать не пришлось. Ребиндер вошел вместе с судебным канцеляристом, тот сразу стал что-то записывать скрипучим гусиным пером.

Ребиндер спросил, почему, не взирая на запреты, он тащил людей на Репештю, почему настраивал людей против православной церкви?

Кузьма молчал, не глядя на судью. Что толку объяснять этим людям одно и то же. У них своя правда, у него — своя.

Ребиндер встал, обошел Кузьму вокруг и, картавя, произнес:

— А мне говорили — ты храбрый. Что ж молчишь? Боишься?

— Как не бояться! Вы хуже лесных зверей…

— Ну-ну, говори да не заговаривайся… Так что ж, господин Эвениус, — Ребиндер указал на канцеляриста, — должен записать: «Отказывается отвечать на вопросы»?

— Извольте, раз требуете, скажу, — вдруг заявил Алексеев. — Я хотел одного: вместе с моими односельчанами продолжать традиции моего народа. А народ мой много веков поклонялся только своим богам. Теперь мы крещены, но счастье отвернулось от нас. Живем в кабале и нищете. Наше спасение в прежней вере. Дух Мельседея Верепаза явился ко мне и сказал, что Христос сложил свой чин и передал его другому. И этот спаситель придет с Запада… А мы пока должны держаться своих древних обычаев и готовиться к страшному суду…

— Ну хватит! Я довольно наслушался. — Ребиндер направился к двери. — Прочистите ему мозги. Может, забудет свой бред. — И кивнул одобрительно Донату.

Канцелярист, подхватив бумаги, юркнул вслед за Ребиндером.

Как только за ними закрылась дверь, Донат подошел к Кузьме:

— Язычник, теперь пришла пора испытать мое изобретение. Иди-ка сюда, — и толкнул Алексеева к станку. Подскочившие стражники подхватили его за руки и стали привязывать к раме сыромятными ремнями. Широколицый начал вращать колесо станка. Откуда-то из-под низу выползла длинная железная цепь и потащила Кузьму вверх. Тело его вытянулось. К ногам две гири тяжелые привязали. Колесо снова закрутилось. У Кузьмы затрещали кости, в глазах потемнело. Увидев, что пытка достигла своей цели, Донат остался доволен:

— Хорошо, братцы! Пусть пока так повисит, может, сговорчивее станет. А мы пойдем, бражкой горло погреем.

Подручные палача дружно заржали.

У Кузьмы не было сил даже застонать от боли. Все его тело напоминало натянутую тетиву лука. Он попробовал пошевелиться, чтобы ослабить хоть чуть-чуть натяжение мышц и жил. Но это было ошибкой — его пронзила острая вспышка боли в спине, и он потерял сознание. Очнулся Кузьма уже на другой день, лежа на полу. Болела голова, ломило поясницу. Опять явились мучители и стали избивать его кнутами. И вновь до потери сознания. На третий день, полуживого, его отвезли к архиерею.

Кузьма понял: живым ему не быть. Недаром из Макарьева Доната-палача вызвали. Тот над ним издевался, как только хотел. Даже язык пытался ему отрезать, да вовремя Ребиндер в камеру зашел. Блюститель закона охладил пыл Доната, сказав, что преступник должен живым предстать перед судом. Донат, ворча что-то себе под нос, ушел недовольный. Так Кузьма получил передышку. День-деньской думал он о своем жизненном пути. О том, что сделал за сорок пять прожитых лет, и о том, что не успел еще сделать. А из архиерейского сада пахло весной и неумолчно пели птицы, сообщая о начале новой жизни. Только не для Кузьмы эти песни. Сколько дней суждено ему прожить? Может, только сегодняшнюю ночь? Но он ни о чем не жалел. Приведись начать все заново, он пошел бы той же дорогой. Может, только раньше в путь пустился да Видмана Кукушкина больше слушался. Вот кто был кладом народной мудрости! Одно только воспоминание о старике было как бальзам на раны — Кузьма почувствовал облегчение, словно груз с души упал. Наверное, такие минуты и есть счастье. Уверенность в своей правоте, вера в лучшее, любовь к людям — это все, что у Кузьмы сейчас есть. Это он перенял у Видмана. Возможно, кто-то научится этому у Кузьмы, ведь реки тянутся к морям и океанам, травинка — к свету, птицы — к теплу, а люди — к счастью.

По коридорам губернаторского дворца раздавались тяжелые шаги — это вели Алексеева. Два стражника впереди, два — сзади. Наконец зашли в гостиную, где в креслах друг против друга сидели губернатор и архиепископ. У окна стоял полицмейстер Сергеев. Руновский оглядел Кузьму с головы до ног, косо бросил взгляд на охранников. На лице отразилось недовольство. Сергеев бросился к Кузьме, снял с него тяжелые кандалы, с опущенной головой вернулся на свое прежнее место.