Вадим Полуян - Ослепительный нож

Стало быть, их нагоняли, по ним стреляли. Оборотилась чуть-чуть: тот же одинокий преследователь. Бонедя скакала, тоже обернувшись из-за шита. Всеволожа удивлённо приметила: она держит не лук с натянутой тетивой, под её рукой не колчан со стрелами наготове. Чёрный ствол с отвислой рукоятью целит она в нагоняющего их всадника. Что за притча?

Грохнул как будто гром. Возник и рассосался клуб дыма.

- Оле! - победно воскликнула шляхтянка-разбойница.

Бонедя, остановив коня, спешилась. Евфимия подскакала к ней.

В руке полячки ещё дымился чёрный стальной ствол.

- Что это? - спросила боярышня.

- Пишаль, - сказала Бонедя и тут же поправилась: - Пишчаль… пищаль…

- На пищалях скоморохи играют, - покачала головою боярышня.

- То привёз из неметчины Конрад Фйтингор, рыцарь, - сообщила полячка. - Меня учил. Пуфф!

- Дурная воня от твоего снаряда, - заметила Всеволожа.

- Порох, порох! - поясняла Бонедя.

А сама уже шла по дороге назад, ведя коня в поводу. Евфимия следовала за ней.

Всадник лежал посреди дороги, издавая тяжкие стоны. Приближась, боярышня ахнула от изумления. Пред ними корчился в муках не лесной тать, а Ефрем Картач. Он держал руки на животе, испачканные в крови. Видимо, чуть приподнялся на стременах, стреляя. Этим спас грудь. Рядом валялась лярва, надетая им на лицо из боязни быть узнанным даже издали.

- Где же его караковый жеребец? - спросила Евфимия. - Как ты его по жеребцу не узнала?

Бонедя затрясла головой:

- То нет! То нет! Под ним другой конь. Утекал до лясу, - она показала в лес, куда, видимо, бежал конь, испугавшись необычного выстрела.

- Ой, горю! Ой, спасите… - причитал раненый. - Далеко ль до ближней деревни?

- Як далеко до вси? - повторила Бонедя его вопрос по-польски. - Сказывай, потшему счшэлял? - Картач, не отвечая, стонал. Она спросила нетерпеливо, приставив дуло своей пищали к его груди: - Як длуго бэндэ мусяла чэкаць?

- Я скажу, - выдавливал из себя Ефрем, глотая слёзы. - Намеревался… убить тебя.

- Её?- воскликнула Всеволожа, забыв весь ужас от лицезрения умирающего охраныша. - За что её, не меня?

- Тебя… пока… нет, - лепетал Картач. - Её… в угожденье… государыни-матушки.

- На что Софье Витовтовне её смерть? - допытывалась Евфимия.

- Не сказывала на что… Обмолвилась только: «чтоб сдохла»…

- Как миновал разбойников? - забывшись, теребила его плечо Всеволожа.

- О-о-о! - стонал раненый. - Они должны были нас пленить. Я… убежать с тобой… Её - им… Деньги - на кон! И вот… не случай. Хотел поправить…

Евфимия поднялась и увидела застрявшие в щите Бонеди две стрелы.

- Ты бы убил её, я бы тебя убила, - с презреньем глянула она на охраныша.

- Я бы вернулся… потом нагнал… сказал, что убил… лесной шиш, - едва шевелил губами Ефрем.

- Цо он мцви? - не всё понимала Бонедя.

- Говорит, - попыталась объяснить Всеволожа, - он намеревался убить тебя. Витовтовне, видишь ли, твоя смерть по нраву. Как я разумею, с лесными шишами он сговорился за те три дня, что ты была нездорова. Стало быть, тати у них в наёме.

- То правда, то правда! - подхватила Бонедя. - Ядрейко вчора до меня был, он мувил, то правда.

- Откуда Ядрейко знает? - спросила боярышня.

- Не вем, - исчерпывающе отвечала полячка.

- Душу… на покаяние! - умолял умирающий. Евфимия отвернулась.

Бонедя тем временем подошла к Ефрему.

- Пшэ прашам, шабли нэма. - Извинясь за отсутствие сабли, она приставила к его голове пищаль.

- Окстись, иноверка! - собрав все силы, завопил Картач. - Ты мне не судья!

- Я тебе сэндзя, - возразила Бонедя и выстрелила. Евфимия бросилась к ней, да поздно.

Тишина повисла на пустынной дороге. Ни крика, ни стона.

- Хай йдэ до дьябла, - потащила Евфимию шляхтянка-разбойница в сторону от мертвеца.

- Ты… ты человека убила!

- До видзэня у иншем миру, - обернулась Бонедя к убитому, а Всеволоже сказала: - Був человек, стал персть, прах земный по-русски, - и подсадила спутницу в седло. - Тикаць швыдче!

Обе скакали, словно преследуемые, хотя никто их не нагонял. И сосен никто больше не валил перед ними. Бонедя спрятала свою пищаль в пустое туло для стрел.

- Троица! - воскликнула Всеволожа, увидев церковные маковки, блистающие на солнце из-за высокой монастырской стены. - Теперь и Переславль недалече.

Однако до Переславля им скакать не пришлось.

У стен Дома Преподобного Сергия, как часто называли Троицкий монастырь, образовался шатровый посад с полотняными улочками и тупичками. Дым от костров, кипятящих котлы с варевом для воинов, стлался по земле, как от неугодной жертвы. Людской гомон тяжелил воздух.