Вадим Полуян - Ослепительный нож

- Одна? - прищурилась старуха.

- Вдвоём, - смутилась Евфимия.

- Дозволь Ефрема Картача, нашего храбреца, нарядить с тобой, - попросила Витовтовна. - Шишишка краковская, что Иоанну Даркову из тебя творила, - неважный страж. Картач же воин отменный!

«И доводчик отменный», - подумала Всеволожа, однако спорить не стала.

Вбежав к Бонеде, Евфимия наткнулась на грозный крик:

- Прошэ пукаць!

- Недосуг пукать! - рассердилась боярышня. - Смотри-ка, вошла без стука! Слушай, что скажу…

Выслушав, полячка спросила:

- Кеды пани хцэ выехаць?

- Нынешней ночью, - отвечала Евфимия.

- Бардзо добже, - кивнула Бонедя.

На лице же шляхтянки было написано: «бардзо зле». Это не насторожило Евфимию, занятую своими мыслями.

В карете Полагья зашепталась с полячкой.

- О чём вы там? - прислушалась Всеволожа.

- Половины не разумею, - проворчала сенная девушка. - Однако же ехать ей с тобою никак нельзя.

- Нельзя? - не понимала Евфимия.

- Нельзя, - поникла Полагья. - Она в поре.

- В какой поре? - переспросила боярышня. И испугалась: - Уж не брюхата ли?

- Ой, грех с вами один! - хихикнула Полагья. - Рубашечное у неё. Плотное.

- Фух! - выдохнула боярышня. - Напугала без разума…

Тонкую женскую беседу прервал грубый гул толпы. Нарастая, он разразился за рядами торговой площади у Фроловских врат.

На высоком деревянном помосте, где с недавних пор за особо большие вины прилюдно били кнутом, возвышались двое. То один, то другой, витийствуя, размахивали руками. Толпа отвечала враждебным криком.

Сидевший на облучке Ядрейко, нанятый Всеволожей вместо погибшего конюшего Увара, вынужден был остановить карету, затёртую людьми.

- Кто эти щепетно изнаряженные витии? - полюбопытствовала Евфимия.

- Замоскворецкие дворяне Колу даров и Режский, - присмотрелась Полагья.

- Ты как их знаешь? - удивилась боярышня.

- К батюшке твоему заходили перед его отбытием из Москвы.

Сенная девушка, проворно приоткрыв дверцу, выскочила в толпу. Евфимия не успела ухватить подол её платья. А через минуту-другую совсем поблизости раздались угрозы:

- Кареть изменника Всеволожа!.. Круши её!..

Чей-то посох ударил в дверцу. И хотя крепкое дерево устояло, половина боярского герба, прибитого к дверце, напрочь отскочила, отколотая. Герб состоял из двух птиц, орла и орлицы, различаемых тем, что орёл побольше, а орлица поменьше. Второй удар мог бы и саму дверцу разнести. И худо пришлось бы боярышне и её подруге, судя по озверелым лицам вокруг кареты.

- Нема чем биться! - сокрушалась Бонедя. Тут-то и прозвучал громовой голос Ядрейки:

- Ат-вали!.. Ат-вали!..

Удары его бича посыпались на возбуждённые головы близстоящих. Четверня дёрнула. Раздались вопли попавших под колеса. А карета уже неслась в распахнутые ворота под защиту кремлёвских стен.

Сойдя на землю в своём дворе, Евфимия обнаружила, что от семейного герба отбит орёл, осталась одна орлица.

- Спасибо тебе, Ядрейко! - поблагодарила боярышня нового конюшего.

Тот отозвался:

- Не на чем.

Полагья явилась повечер в изодранном платье.

- Ой, вырвалась, как душа из ада! - плюхнулась она на лавку в боярышниной одрине, где лежала Бонедя, положив на живот пузырь с горячей водой. Евфимия сидела подле неё.

- Пошто из карети выскочила? - спросила боярышня свою девушку.

- Любопытство прежде нас родилось, - отвечала Полагья. - Услышала, как Колударов с Режским вещали: скоро-де Юрий Дмитрич, сын героя Донского, овладеет по праву великокняжеской шапкой. А московляне в ответ: «Не хотим галицких князей!»

- Какие московляне? Отборные?- спросила Евфимия.

- Нет, - затрясла головой Полагья. - Случайные. Ну, ремесленный люд: кузнецы, серебряники, медники, лучники, седельники, тульники… И ещё пошлые купцы.

- Пошлые купцы? - не понимала Евфимия.

- Ну, самые богатые, - объяснила Полагья, - что большую пошлину платят. Меня, слава Богу, никто в толпе не узнал. А то кричали: «Долой изменника Всеволожа!»

Евфимия опустила голову.

- Чем им князь Юрий не по душе? - спросила Полагья.

Дочь Всеволожского попыталась ей обстоятельно разъяснить, что народ московский предпочитает наследование власти по-новому, от отца к сыну, когда князь остаётся здешним и окружение его прежним. Ежели же переймёт власть не сын, а следующий по старшинству брат, князь удельный, он и сам москвичам не близок, и к чужому чиновничеству с боярством, что с ним нагрянут, надобно приноравливаться долго и трудно. Полагья поняла ли, не поняла, махнув рукой, пошла собирать госпожу в дорогу.