Люси Монтгомери - Энн из Зелёных Крыш

– О, миссис Линд, мне так жаль, – сказала она с дрожью в голосе. – Я никогда не смогу выразить все своё горе, нет, нет, даже если я использую все слова из словаря. Вам всего лишь нужно это представить. Я вела себя ужасно по отношению к вам – и я опозорила своих дорогих друзей, Мэтью и Мариллу, которые позволили мне остаться в Зеленых крышах, хоть я и не мальчик. Я ужасно злая и неблагодарная девочка, и я заслуживаю наказания и изгнания из общества уважаемых людей навсегда. Это было очень плохо с моей стороны – поддаться дурному настроению, потому что вы сказали мне правду. Это была правда; каждое ваше слово было правдивым. Мои волосы рыжие, и я вся в веснушках, худая и некрасивая. То, что я сказала вам – тоже было правдой, но я не должна была говорить это. О, миссис Линд, пожалуйста, пожалуйста, простите меня. Если вы откажетесь – это будет мой крест на всю жизнь. Вы ведь не хотите поломать жизнь бедной сироте, даже если у неё ужасный характер? О, я уверена, что вы не хотите. Скажите, пожалуйста, вы простите меня, миссис Линд?

Энн сложила руки, склонила голову, и ждала слова осуждения.

Невозможно было ошибиться в ее искренности – это слышалось в каждом звуке ее голоса. И Марилла, и миссис Линд чувствовали её чистосердечие. Но первая поняла в смятении, что Энн на самом деле наслаждается своим унижением – упиваясь всей его глубиной. Где же благоразумное наказание, на котором она, Марилла, настаивала? Энн превратила его в один из видов удовольствия.

Добрая миссис Линд, не обладающая проницательностью, не заметила этого. Она только поняла, что Энн принесла чистосердечные извинения и все обиды исчезли из ее ласкового, хоть и несколько назойливого сердца.

– Ну-ну, дитя, встань, – с теплотой сказала она. – Конечно, я прощаю тебя. Я думаю, что слишком много наговорила тебе тогда. Но я такой человек – прямолинейный. Ты просто не должна возражать мне, вот что. Нельзя отрицать, что твои волосы ужасно рыжие; но я знала девочку – ходила с ней в школу – её волосы в детстве были такие же рыжие, как твои, но когда она выросла – они потемнели и стали красивого каштанового цвета. Я не удивлюсь, если с твоими волосами произойдёт то же самое.

– О, миссис Линд! – Энн глубоко вздохнула и поднялась на ноги. – Вы дали мне надежду. Я всегда буду считать вас своей благодетельницей. О, я могла бы всё вытерпеть, если бы знала, что мои волосы станут красивого каштанового цвета, когда я выросту. Намного проще быть хорошей, если у тебя волосы каштановые, правда? А теперь – я могу пойти в сад и посидеть на этой скамейке под яблонями, пока вы с Мариллой поговорите? Там так много возможностей для того, чтобы помечтать.

– Конечно, дитя, можешь идти. И ты можешь нарвать себе букет белых нарциссов, если захочешь, они растут там – в дальнем углу сада.

Когда за Энн закрылась дверь, Миссис Линд поднялась, чтобы зажечь лампу.

– Она действительно немного странная девочка. Возьмите этот стул, Марилла; этот легче, чем тот, который вы взяли. Я тот держу для наёмных рабочих. Да, она, конечно, странный ребенок, но есть в ней что-то притягательное. Я не удивлена, что вы с Мэттью решили оставить её и не осуждаю вас. Она может оказаться хорошей девочкой. Конечно, у неё странный способ выражаться – немного чересчур, знаете ли…слишком настойчивый. Но у неё, скорее всего, это пройдёт, когда она будет жить среди цивилизованных людей. И потом, у неё достаточно вспыльчивый характер, я думаю; но в этом есть и преимущество – ребенок, который имеет вспыльчивый характер – и остывает быстро, и не будет хитрить или обманывать. Храни Господь нас от хитрых детей. В целом, Марилла, она мне похоже понравилась.

Когда Марилла собралась домой, Энн вышла из ароматных сумерек сада с букетом белых нарциссов в руках.

– Я извинилась хорошо, не так ли? – с гордостью сказала она, когда они пошли вниз по дороге. – Я подумала, что раз я должна была сделать это, я должна сделать это хорошо.

– Ты сделал это хорошо, все в порядке, – ответила Марилла. Марилла была встревожена тем, что ей хочется смеяться при воспоминании об этом извинении. У неё было также неприятное ощущение, что она должна пожурить Энн за то, что та извинилась так хорошо; но тогда это было бы просто смешно! Она успокоила свою совесть, сказав серьезно:

– Я надеюсь, что у тебя не будет повода, чтобы еще раз так извиняться. Я надеюсь, что ты теперь будешь контролировать свой темперамент, Энн.

– Это не было бы так трудно, если бы люди не говорили о моей внешности, – сказала Энн со вздохом. – Я не сержусь, когда говорят о чем-то другом, но я так устала быть мишенью для насмешек по поводу моих волос, и это просто заставляет меня вскипать. Как вы думаете, мои волосы действительно будет красивого каштанового цвета, когда я вырасту?