Люси Монтгомери - Энн из Зелёных Крыш

Энн посмотрела на лицо Мэтью и увидела там печать Смерти.

Когда пришел врач, он сказал, что смерть наступила мгновенно и, вероятно, безболезненно. Причиной, по всей вероятности, послужил некий внезапный удар. Секрет удара был обнаружен в газете, которую Мэтью сжимал в руке и которую Мартин привез с почты сегодня утром. Она содержала отчет о банкротстве банка Эбби.

Новости быстро распространились по Эйвонли, и весь день друзья и соседи стекались в Зеленые крыши уважить умершего, и принести соболезнования живым. Впервые застенчивый, тихий Мэтью Касберт был в центре внимания; Её Величество Смерть посетила его и короновала.

Когда тихая ночь медленно спустилась на Зеленые крыши, старый дом был тихим и спокойным. В гостиной лежал Мэтью Касберт в гробу, длинные седые волосы обрамляли его спокойное лицо, на котором была видна добрая улыбка, как будто он спал, и видел приятные сны. Повсюду были цветы – ароматные старомодные цветы, которые его мать посадила в саду после своей свадьбы, и которые Мэтью всегда любил тайной, бессловесный любовью. Энн собрала их и принесла сюда, ее измученные, сухие глаза сверкали на бледном лице. Это было последнее, что она смогла сделать для Мэтью.

Семья Барри и миссис Линд остались с ними в ту ночь. Диана, придя в комнату на крыше, где Энн стояла у окна, тихо сказала:

– Энн, дорогая, ты бы хотела, чтобы я осталась на ночь у тебя сегодня вечером?

– Спасибо, Диана, – Энн грустно посмотрела в лицо подруги. – Я думаю, ты поймёшь меня правильно, если я скажу, что хочу побыть одна. Я не боюсь. Я не была одна ни минуты с того времени, как это произошло, поэтому я хочу остаться в одиночестве. Я хочу побыть в тишине и попытаться осознать. Я не могу понять. Иногда мне кажется, что Мэтью не может быть мертв, а иногда – что он уже умер давно, и с тех пор во мне живёт эта ужасная тупая боль.

Диана не совсем понимала Энн. Страстное горе Мариллы, в бурном порыве сметающее все границы природной скованности и многолетней привычки, она могла понять лучше, чем молчаливое страдание Энн. Но она покорно ушла, оставив Энн в одиночку с её горем.

Энн надеялась, что сможет поплакать в одиночестве. Ей казалось ужасным, что она не могла пролить ни одной слезы по Мэтью, которого она так любила, и который был так добр к ней. Мэтью, который шел с ней в последний вечер на закате и теперь лежал в темной комнате на первом этаже с этим ужасным спокойствием на лице. Но слез не было, даже когда она опустилась на колени у окна в темноте и молилась, глядя на звезды за холмами – без слёз, но с ужасной тупой болью, которая мучила её, пока она не заснула, утомлённая страданиями и переживаниями этого дня.

Ночью, когда она проснулась в тишине и темноте, воспоминания об этом дне нахлынули на нее, как волна печали. Она видела лицо Мэтью, улыбающееся ей, когда они расстались у ворот вчера вечером – она могла слышать его голос: «Моя девочка – девочка, которой я горжусь». Затем пришли слезы, и Энн плакала от всего сердца. Марилла услышала её плач и пришла, чтобы успокоить ее.

– Ну, ну. Не плачь так, дорогая. Это не поможет вернуть его – Это не хорошо – так плакать. Я знала сама, что не надо, но ничего не могла поделать. Он всегда был такой хороший, добрый брат мне – но Бог знает лучше.

– О, только дайте мне выплакаться, Марилла, – рыдала Энн. – Когда плачешь, не так больно. Останьтесь здесь ненадолго со мной, обнимите меня —… Я не могла остаться с Дианой, она хорошая, добрая и милая– но это не ее горе – она не может понять, и помочь мне. Это наша боль – ваша и моя. О, Марилла, что мы будем делать без него?

– Мы есть друг у друга, Энн, я не знаю, что бы я делала, если бы тебя не было здесь, если бы ты никогда не приезжала. Ох, Энн, я знаю, что я была строгой и суровой с тобой, но ты не должна думать, что я не любила тебя так же сильно, как Мэтью. Я хочу тебе это сказать сейчас, пока могу. Мне никогда не было легко сказать, что у меня на сердце, но в такой момент это легче. Я люблю тебя так сильно, как если бы ты была моя родная дочь. И ты была моей радостью и утешением с тех пор, как приехала в Зеленые крыши.

Два дня спустя Мэтью Касберта вынесли за порог его дома – от полей, которые он пахал, и садов, которые он любил, и деревьев, которые он посадил. А затем в Эйвонли вернулся покой, и даже дела Зеленых крыш пошли, как обычно, и работа кипела, и обязанности выполнялись с той же регулярностью, как раньше, хотя и присутствовало чувство «потери во всех знакомых вещах.» Энн, которая раньше не сталкивалась с горем, думала, что это очень грустно, что они могут заниматься обычными делами, но уже без Мэтью. Она почувствовала что-то вроде стыда и угрызений совести, когда обнаружила, что восходы и закаты, и только распустившиеся розовые бутоны в саду приносят ей чувство радости, когда она видит их; – что её радуют приходы Дианы, что веселые слова Дианы вызывают у неё смех и улыбки, короче, что чудесный мир цветения, любви и дружбы не потерял своей способности захватывать ее воображение и волновать ее сердце, что жизнь все еще зовёт её множеством настойчивых голосов.