Ивлин Во - Возвращение в Брайдсхед

– Это ему всерьез угрожает.

– Я верю, что Бог оказывает пьяницам предпочтение перед многими добропорядочными людьми.

– Бога ради, – сказал я, потому что в то утро я был близок к тому, чтобы заплакать, – зачем во все вмешивать Бога?

– Простите. Я забыл. А знаете, это очень смешной вопрос.

– Вы находите?

– Для меня, конечно. Не для вас.

– Нет, не для меня. По-моему, без вашей религии Себастьян мог бы жить нормально и счастливо.

– Это спорный вопрос. Как вы думаете, ему еще понадобится эта слоновья нога?

В тот вечер я пошел к Коллинзу, жившему по другую сторону университетского дворика. Он сидел со своими книгами, работал у окна при свете меркнущего дня.

– А, это вы, – сказал он. – Заходите. Не видел вас целый семестр. Боюсь, мне нечего вам предложить. Почему вы покинули блестящее общество?

– Я самый одинокий человек в Оксфорде, – ответил я. – Себастьяна Флайта исключили.

Потом я спросил его, что он думает делать в долгие каникулы. Он рассказал – что-то непереносимо скучное. Потом я спросил, подыскал ли он квартиру на будущий год. Да, ответил он, правда далековато, но очень удобная квартира. На пару с Тингейтом, старостой кружка эссеистов.

– Одна комната там еще не занята. В ней собирался поселиться Баркер. Но он выставил свою кандидатуру в президенты Союза и думает, что теперь ему удобнее поселиться поближе.

У нас обоих возникла мысль, что в этой комнате мог бы поселиться я.

– А вы куда едете?

– Я собирался жить на Мертон-стрит вместе с Себастьяном Флайтом. Это теперь пошло прахом.

Однако предложение так и не было произнесено, и момент прошел. На прощание он сказал: «Желаю вам найти себе кого-нибудь в компанию на Мертон-стрит». А я сказал: «Желаю вам найти себе кого-нибудь в компанию на Иффли-роуд», – и больше никогда не говорил с ним.

До конца семестра оставалось десять дней; я кое-как прожил их и приехал в Лондон, не имея, как и год назад, при совсем других обстоятельствах, никаких определенных планов.

– А этот твой удивительно красивый приятель, – спросил отец, – он не приехал с тобой?

– Нет.

– Я уж было думал, что он решил совсем к нам перебраться. Жаль, он мне нравился.

– Отец, ты непременно хочешь, чтобы я получил диплом?

– Я хочу? Господи помилуй, почему бы я мог хотеть этого? Мне он совершенно ни к чему. Да и тебе, насколько могу судить, тоже.

– Вот и я думаю точно так же. Мне кажется, снова возвращаться в Оксфорд будет напрасной тратой времени.

До этой минуты отец только вполуха слушал, что я говорю; теперь он положил книгу, снял очки и внимательно посмотрел на меня.

– Тебя исключили, – сказал он. – Брат предупреждал меня.

– Нет. Никто меня не исключал.

– Ну так о чем же тогда весь этот разговор? – неодобрительно спросил он, надевая очки и разыскивая место в книге. – Все проводят в Оксфорде по меньшей мере три года. Я знал одного человека, которому потребовалось семь лет, чтобы получить диплом богослова.

– Просто я думал, что, раз я не собираюсь заниматься ни одной из профессий, где нужен диплом, наверно, лучше будет сейчас же приняться за то дело, которое я для себя избрал. Я намерен стать художником.

Но на это отец мне тогда ничего не ответил.

Однако мысль, как видно, запала ему в душу; когда мы в следующий раз заговорили на эту тему, она уже твердо в нем укоренилась.

– Если ты будешь художником, – сказал он в воскресенье за завтраком, – тебе понадобится студия.

– Да.

– Ну а здесь нет студии. Нет даже комнаты, которую удобно было бы использовать под студию. Не могу же я допустить тебя заниматься живописью в галерее.

– Конечно. Я и не предполагал.

– И я не могу допустить, чтобы в дом набивались обнаженные натурщицы и художественные критики с их ужасным жаргоном. И потом, мне не нравится запах скипидара. Я полагаю, ты намерен браться за дело всерьез и писать масляными красками?

Мой отец принадлежал к тому поколению, которое делило художников на серьезных и несерьезных в зависимости от того, пишут ли они маслом или акварелью.

– Едва ли я буду писать первый год. И потом, я вообще, вероятно, поступлю в какую-нибудь художественную школу.

– За границей? – с надеждой спросил отец. – Говорят, за границей есть превосходные школы.

Дело продвигалось гораздо быстрее, чем я предполагал.

– За границей или здесь. Мне надо сначала оглядеться.

– И оглядись за границей, – сказал он.

– Так ты согласен, чтобы я оставил Оксфорд?

– Согласен? Мой дорогой мальчик, тебе уже двадцать два года.