Ивлин Во - Возвращение в Брайдсхед

Проходили недели; мы решили подыскать квартиру на будущий семестр и нашли на Мертон-стрит, в уединенном богатом доме поблизости от теннисного корта.

Встретившись с мистером Самграссом, которого мы последнее время видели уже не так часто, я рассказал ему о нашем выборе. Он стоял над прилавком у Блэквелла, где были разложены недавно полученные немецкие книги, и откладывал в стопку те, что собирался приобрести.

– Вы снимаете квартиру вместе с Себастьяном? – спросил он. – Значит, он будет в Оксфорде следующий семестр?

– Надеюсь. Почему бы ему не быть?

– Не знаю. Просто я так подумал. Но я в таких делах постоянно ошибаюсь. Мертон-стрит мне нравится.

Он показал мне купленные книги, которые ввиду моего незнания немецкого языка не представляли для меня интереса. Когда мы прощались, он сказал:

– Извините, если я вмешиваюсь не в свое дело, но я бы повременил окончательно договариваться на Мертон-стрит впредь до полной ясности.

Я передал этот разговор Себастьяну, и он сказал:

– Да, у них там заговор. Мама хочет, чтобы я жил у монсеньора Белла.

– Почему вы не рассказали мне об этом?

– Потому что я не буду жить у монсеньора Белла.

– Все равно вы могли бы сказать мне. Когда это началось?

– О, давно уже. Мама, знаете ли, очень проницательна. Она поняла, что потерпела с вами неудачу. Вероятнее всего, по письму, которое вы ей прислали, прочитав книгу дяди Неда.

– Но я ничего там не написал.

– Вот именно. Если бы вы готовы были ей помочь, вы написали бы много всего. Понимаете, дядя Нед – это проверка.

Но она, видимо, еще не вполне потеряла надежду, потому что через несколько дней я получил от нее такую записку: «Буду в Оксфорде проездом во вторник и надеюсь видеть вас и Себастьяна. Мне хотелось бы поговорить с вами несколько минут наедине, до того как я встречусь с ним. Это не слишком большое одолжение? Заеду к вам около двенадцати».

Она заехала, выразила восхищение моим жилищем.

– …Мои братья Саймон и Нед учились здесь. У Неда окна выходили в сад. Я хотела, чтобы Себастьян тоже поступил сюда, но мой муж учился в колледже Христовой церкви, а как вы знаете, образованием Себастьяна распоряжался он. – Она похвалила мои рисунки: – Всем очень нравятся ваши росписи в садовой комнате. Мы никогда не простим вам, если вы не завершите их.

Наконец она подошла к тому, ради чего приехала.

– Вы, наверное, и сами уже догадались, о чем я хочу вас спросить. В этом семестре Себастьян много пил?

Я уже догадался и ответил:

– Если бы это было так, я бы не дал вам никакого ответа, но я могу сказать: нет.

Она сказала:

– Верю вам. Слава Богу! – И мы пошли вместе обедать в колледж Христовой церкви.

Вечером того же дня с Себастьяном в третий раз случилась беда: он был задержан около часа ночи помощником декана, когда, пьяный до ослепления, тыкался из угла в угол на университетском дворике.

Я простился с ним незадолго до полуночи; он был мрачен, но абсолютно трезв. За час, прошедший после моего ухода, он один выпил полбутылки виски. В памяти у него мало что удержалось, когда он пришел ко мне наутро и рассказал об этом.

– И часто вы так поступали, – спросил я, – напивались в одиночку после моего ухода?

– Раза два. Нет, кажется, четыре раза. Это только когда они начинают меня преследовать. Оставили бы меня в покое, и все было бы в порядке.

– Теперь не оставят, – сказал я.

– Знаю.

Мы оба знали, что это кризис. В то утро у меня не было слов сочувствия для Себастьяна; он нуждался в них, но мне нечем было его успокоить.

– Ну, знаете ли, – сказал только я, – если вы будете запивать горькую всякий раз, как увидите кого-нибудь из членов вашей семьи, это совершенно безнадежно.

– О да, – ответил Себастьян с великой печалью. – Я знаю. Это безнадежно.

Но гордость моя была уязвлена из-за того, что я оказался в положении лжеца, и я не смог откликнуться на его нужду.

– Ну и что же вы собираетесь делать?

– Я ничего не собираюсь. Они сами все сделают. – И он ушел от меня, не получив утешения.

Вновь была пущена в ход громадная машина, и у меня на глазах повторилось все, как было в декабре: мистер Самграсс и монсеньор Белл посетили декана; приехал на один вечер Брайдсхед; тронулись большие колеса, завертелись малые. Все от души жалели леди Марчмейн – ведь имена ее братьев золотыми буквами высечены на монументе героям войны, а память о них еще жива во многих сердцах.

Она еще раз приехала ко мне, и я опять должен свести до нескольких слов наш разговор, длившийся всю дорогу от Холивелла через Месопотамию до Парков, а потом на пароме до Северного Оксфорда, где она остановилась на ночь у каких-то монахинь, которым оказывала покровительство.