Генри Миллер - Плексус

Не много понадобилось времени, чтобы наше подпольное заведение превратилось в своего рода частный клуб и рекреационный центр. На кухонной стене – длинный список имен. Против каждого имени мелом проставлены суммы, которые нам задолжали друзья, единственные постоянные наши клиенты.

Роберто и Джордж Иннесы иногда заявляются после полудня, чтобы пофехтовать. Если их нет, О’Мара, Нед и я играем в шахматы у окна в задней комнате. В случае появления важного клиента, вроде Матиаса, мы выскакиваем в окно на задний двор, перемахиваем через низкий забор и оказываемся на соседней улице. Изредка ближе к вечеру на пару часов приходит Ротермель потрепаться с Моной один на один. За эту привилегию он платит ей десять-двадцать долларов.

Если вечер «нерабочий», мы выпроваживаем кредитоспособных посетителей пораньше, сдвигаем столы и играем в пинг-понг. Мы устроили настоящий турнир и постоянно проводим встречи. В перерывах холодная закуска с непременными пивом, джином или вином. Когда спиртное кончается, идем на Аллен-стрит за святым вином. «Матчи на звание чемпиона» обычно происходят между Артуром Реймондом и мной. Счет бывает фантастическим. Под конец я обычно поддаюсь ему, потому что ему так ужасно не везет… Спать ложимся всегда на рассвете.

Как-то вечером заявился Ротермель и с ним несколько его закадычных дружков, приехавших из своих джерсийских болот. Все судьи да политики. Заказывали, само собой, самое лучшее.

Все шло гладко, пока вдруг не зашел Тони Маурер с красивой натурщицей. Почему-то Ротермель тут же невзлюбил Тони, то ли тот был слишком коротко острижен, то ли слишком боек, по мнению Ротермеля. Я как раз обслуживал Тони, когда Ротермель покинул свой столик в задней комнате, намереваясь затеять ссору. Видно было, что он уже порядком набрался. Неприятный тип, даже когда трезв. Я пока отступил в сторону, с удовольствием глядя, как Тони Маурер хладнокровно парирует наскоки Ротермеля. Но когда его оскорбительные выпады перешли всякие границы, я решил, что пора вмешаться.

– Тебе лучше вернуться к своему столику, – сказал я спокойно, но твердо.

– Кто ты такой? – прорычал он.

Разозленный, но оставаясь совершенно невозмутимым, я сказал:

– Я кто такой? Я тут хозяин.

Ротермель презрительно фыркнул. Я взял его за плечо и, развернув, подтолкнул в направлении другой комнаты.

– Убери руки! – завопил он.

К счастью, в этот критический момент на помощь мне пришли его друзья. Они отволокли его обратно к столику, словно мешок картошки. Затем вернулись, чтобы принести извинения Тони Мауреру и Моне.

– Мы скоро их всех выставим, – шепнул я Тони Мауреру.

– Пожалуйста, не надо! – попросил он. – Я и сам справлюсь. Мне не привыкать. Он принял меня за немца, это ему и не понравилось. Присядьте на минутку. Выпейте со мной. Не стоит обращать на него внимания.

Он принялся рассказывать длинную историю о своих приключениях во время войны, когда он служил сперва в контрразведке, а потом в разведке. Слушая его, я краем уха ловил голос Ротермеля, который становился все громче и пронзительней. Похоже было, что он завелся не на шутку. Я сделал знак Неду и О’Маре, чтобы они утихомирили его.

Вдруг я услышал его вопль:

– Мона! Мона! Куда подевалась эта сука? Я еще оттрахаю ее, клянусь Богом!

Я бросился в ту комнату и нешуточно тряхнул его. Потом бросил взгляд на его друзей, не собираются ли они вступаться за него. Вид у них был обеспокоенный и смущенный.

– Придется выпроваживать его отсюда, – объяснил я.

– Разумеется, – сказал один из них. – Почему бы вам не взять такси и не отправить его домой? Он ведет себя позорно.

Нед, О’Мара и я напялили на него пальто и выпихнули на улицу. Мокрый снег выбелил тротуары. Ротермеля нужно было поддерживать. Пока Нед ловил такси, мы с О’Марой чуть ли не волоком потащили его за угол. Он сыпал ругательствами и, конечно, особенно ярился на меня. В схватке с нами он потерял шляпу. «Не нужна тебе шляпа, – сказал О’Мара. – Мы ее используем заместо ночного горшка». В бешенстве Ротермель попытался освободиться, чтобы ударить нас, но мы держали его крепко. Внезапно, не сговариваясь, мы одновременно отпустили его. Ротермель стоял покачиваясь, не осмеливаясь сделать хотя бы шаг, боясь упасть. Мы чуть отступили, а потом принялись скакать вокруг него по-козлиному, корчить рожи, дразнить, показывать нос, почесывать зад, как обезьяны, выделывать всякие коленца, словно клоуны. Бедный малый был вне себя и орал как резаный. К счастью, улица была пустынна. Наконец он не выдержал и бросился на нас, но потерял равновесие и свалился в канаву. Мы подняли его, поставили на тротуар и возобновили свои прыжки и ужимки, сопровождая их непристойными куплетами, вставляя его имя.