Сельма Лагерлёф - Сказание о Йосте Берлинге

И словно в подтверждение его слов из горна с треском вырвался сноп искр. Никого, правда, не обожгло.

– Отомстить хочет, – прошептал Лёвенборг.

– Ты что, с ума сошел, брат? – Эберхард не на шутку рассердился. – Тебе мало того, что было? Никого там нет.

– Можно, конечно, выдавать желаемое за действительное. Но это не помогает, брат! Вон же он стоит и щерится. Осторожно!

Он рванул Эберхарда с наковальни, и оба старика повалились на пол. В ту же секунду огромный молот сорвался и с тяжким грохотом рухнул. Не выдержал железный крюк-фиксатор, такое бывает, но Лёвенборг и Эберхард чудом избежали гибели.

– А теперь веришь? – выкрикнул Лёвенборг. Он сиял от гордости. – Но нет у него над нами власти! Хочет отомстить, а не может! – Он помолчал, довольно улыбаясь, но тут ему пришла в голову тревожная мысль.

– Иди к женщинам, Йоста, – крикнул он. – Он может и там показаться. Они не так привычны к чертовщине, как мы, закаленные бойцы. Наверняка перепугаются. И будь осторожен! Над нами у него власти нет, а над тобой… над тобой – не знаю, ты же нарушил слово. На тебя он особенно зол. Ты дал ему слово и не выполнил обещания. Будь осторожен!

Позже они с удивлением узнали, что Лёвенборг был прав: Синтрам умер именно в эту ночь, в ночь на Рождество. Кто-то рассказывал, что он якобы повесился в тюрьме. Другие перешептывались, что судейские сами его убили. Улик по его делу почти не было, а выпустить его на волю означало обречь весь уезд на страдания – по части интриг Синтраму равных не было. Но большинство были уверены, что Синтрам бежал. В полночь за ним приехал князь тьмы в черной карете, запряженной черными же лошадьми, и увез Синтрама из тюрьмы – провел сквозь стены, будто их и не было.

Любопытно, что не только Лёвенборгу померещился Синтрам в рождественскую ночь. Он был замечен и в Форсе, а Ульрика Дильнер видела его во сне. Многие, многие видели его, и так продолжалось несколько дней, покуда Ульрика Дильнер не забрала из тюрьмы его тело и не похоронила на погосте в Свартшё. Сразу после этого она рассчитала всех подручных Синтрама, и под ее управлением Форс вскоре стал образцовым хозяйством. После этого привидение не появлялось.

Говорят также, что еще до прихода Йосты Берлинга в контору приходил неизвестный и передал майорше какое-то письмо. Письмо положили на столик рядом с постелью больной, и ей неожиданно стало намного лучше. Температура снизилась, боли стали не такими свирепыми, она присела на постели и прочитала письмо.

Старики считают, что таинственное улучшение в ее состоянии произошло не без вмешательства темных сил, потому что то, что она прочитала письмо, было Синтраму на руку.

И письмо было необычным. Договор, написанный на черной бумаге и подписанный кровью. Конечно, никто ничего подобного не видел, но покажи этот договор кавалерам, они бы его узнали. Он был составлен в кузнице Экебю.

А сейчас майорша полусидела в кровати и читала этот договор. Она узнала, что она – ведьма, что она обязалась поставлять души кавалеров в преисподнюю, поэтому она должна покинуть Экебю. Ведьмам не место в Экебю, это наносит ущерб чести и славе поместья. И еще много всякой чуши было написано в этом пьяном договоре. Она посмотрела на дату – ровно год назад. Проверила все подписи и рядом с росчерком Йосты Берлинга прочитала следующее: «Поскольку майорша сделала меня убийцей Эббы Дона, рассказав ей про мое прошлое, я без колебаний ставлю свою подпись».

Майорша медленно свернула договор и положила его в конверт. Потом долго лежала и думала. Как горько было ей узнать, что для тех, кому она помогала и давала работу, она была ведьмой и колдуньей, приспешницей дьявола. Ну что ж, что еще ждать от неверной жены… Вот какую благодарность она заслужила.

Ну, хорошо, темные люди, и представления о мире у них темные. Но кавалеры! Эти нищие кавалеры! Изобретатели и музыканты, воины и философы, которых она приютила, кормила и поила, которым из уважения к их былой мощи и жалости к сегодняшней немощи позволяла жить беззаботной, веселой жизнью! Как они-то могли пойти на такое, отнять у нее Экебю! Мысли ее обгоняли друг друга, она чувствовала, как в ней закипает гнев, а ее пылающий мозг уже предлагал планы отмщения.

Она приказала дочери пастора, которая не отходила от ее постели, послать в Хёгфорс за нотариусом. Я хочу составить завещание, сказала майорша.

Анна-Лиза ушла, ее сменила графиня Элизабет.

Майорша долго молчала. Брови ее были сдвинуты, лицо искажено страданием.