Сельма Лагерлёф - Сказание о Йосте Берлинге

И он двинулся к камню, обхватил его своими медвежьими ручищами, поднял и положил в еще не закопанную яму. Валун, который еле подняли шесть человек! Долго еще этот подвиг обсуждали во всем Вермланде.

Марианна стояла у окна, смотрела, как ее отец тащит этот многопудовый камень, и думала, что еще никогда в жизни этот человек не казался ей таким страшным. Он был ее господином, повелителем – капризный самодур, не желающий знать никого и ничего, кроме своих прихотей.

Они как раз собирались завтракать, и Марианна стояла со столовым ножом в руке. Она инстинктивно подняла нож, точно собиралась замахнуться на отца.

– Марианна! – Вошедшая госпожа Густава перехватила ее запястье.

– Что случилось, мама?

– О, девочка моя, у тебя был такой странный вид…

Марианна посмотрела на мать долгим взглядом. Маленькая, сухонькая, рано поседевшая и вся в морщинах. А ведь ей всего пятьдесят! Она любит мужа, как любит хозяина собака, сносит от него тычки и побои. Странно, мать почти всегда в хорошем настроении, но впечатление производит самое жалкое. Похожа на дерево на морском берегу. Все его силы уходят на то, чтобы выстоять против штормовых ветров, чтобы вырасти, сил уже не хватает. Мать научилась выискивать обходные пути, привирала, если была необходимость, и, чтобы избежать упреков, притворялась глупее, чем на самом деле была. Вся она, от седых волос до кончиков пальцев, была творением своего мужа.

– А скажи мне, мама, – нарушила наконец молчание Марианна. – Ты будешь сильно горевать, если отец умрет?

– Марианна! Ты злишься на отца, я тебя понимаю. Ты всегда на него злишься. Почему мы не можем опять жить спокойно? Теперь-то, когда у тебя есть жених?

– О, мама! Что я могу с собой сделать, если меня бросает в дрожь, как только я вижу отца? Или ты ослепла? Неужели ты не видишь, что это за человек? Он неуемен, груб, невоспитан, настоящий самодур. Посмотри на себя, он сделал тебя старухой, а ведь ты еще вовсе не стара. Он же ненормальный! С какой стати я должна его любить? С какой стати я должна его уважать? Где его доброта, милосердие, жалость, наконец? Он кого-нибудь в своей жизни пожалел, кроме себя? Ну, да, силен, как зверь… да он и есть зверь! Он может в любую минуту убить нас, искалечить, выкинуть из дома. И за это я должна его любить?

И тут с госпожой Густавой что-то произошло. Откуда она только набралась мужества?

– Берегись, Марианна, – сказала она. – Мне начинает казаться, что твой отец был прав, когда выставил тебя из дому зимой. Тебя Бог накажет за такие слова! Тебе надо научиться терпеть без ненависти, страдать, но не мстить!

– Ах, мама… я так несчастна!

И тут до них донесся звук падения.

Они так никогда и не узнали, что послужила причиной удара – надорвался ли Мельхиор Синклер, перетаскивая этот проклятый камень, а может быть, он уже вошел в дом, стоял у дверей и слышал яростный монолог дочери. Когда они выбежали в прихожую, он был без сознания. Потом они никогда его не спрашивали, а он, даже если что-то и слышал, не подавал виду. И Марианна даже думать не решалась, что она, хоть и невольно, отомстила отцу. Но при виде распростертого тела на лестнице, на той самой лестнице, где она впервые осознала свою ненависть к отцу, обида, горечь и жажда мщения разом улетучились из ее сердца.

Он довольно скоро пришел в сознание. Несколько дней в постели, и отец стал тем же могучим Мельхиором Синклером.

Тем же, но не совсем. Вернее, совсем не тем.

И вот сейчас Марианна рассеянно наблюдала, как родители гуляют по саду. Теперь это стало традицией. Они почти не расставались. Он был недоволен, когда кто-то приходил, когда она исчезала куда-то хотя бы ненадолго, – не хотел разлучаться с женой. Он сразу очень постарел, не мог даже заставить себя написать письмо, просил Густаву. Ничего не решал сам, всегда спрашивал жену, и вдруг оказалось, что теперь ее, а не его слово стало в доме законом. И откуда только взялись в нем кротость и добродушие? Он и сам замечал, как изменился и как счастлива его жена.

– Теперь-то ей хорошо, – сказал он как-то Марианне и показал на жену.

– Ах, Мельхиор, дорогой, ты же знаешь, что для меня самое важное, чтобы ты поправился!

Густава говорила правду. Лишь бы поправился. Самым большим удовольствием для Густавы было рассказывать, каким был ее муж в расцвете сил. Как он мог перепить любого кавалера из Экебю, как пускался в рискованные предприятия, и когда она уже думала, что они разорены, прощай и дом, и поместье, вдруг оказывалось, что Мельхиор зарабатывал на этих авантюрах кучу денег.