После того, как эта рождественская хрень закончилась, началась сама, на фиг, картина. Такая гнойная, что глаз не оторвать. Про этого англичанина, Алека как-то там – он был на войне и ему отшибло память в госпитале и всяко-разно. И вот он выходит из госпиталя с палкой и хромает везде, по всему Лондону, и вообще не в курсах, кто он, на хер, такой. На самом деле он герцог, только сам этого не знает. Потом он знакомится с этой нормальной такой, уютной и искренней девкой, которая в автобус садится. У нее, на фиг, шляпку сдувает, а он ловит, и они подымаются наверх, садятся и давай трещать про Чарлза Диккенса. Он у них обоих любимый писатель и всяко-разно. У парня с собой «Оливер Твист», у нее тоже. Блевать тянет. В общем, они тут же друг в друга втюриваются, потому что оба на Чарлзе Диккенсе повернутые и всяко-разно, и он помогает ей с издательством. Она книжки издает, эта девка. Только у нее все не очень зашибись получается, потому что брат у нее бухарь и все их гроши тратит. А он очень такой озлобленный, этот брат, потому что в войну был врачом, а теперь больше не может делать операции – у него нервы по перевалу пошли, и он все время бухает, но все равно такой нормально остроумный и всяко-разно. В общем, этот Алек сочиняет книжку, девка ее издает, и оба они на этой книжке кучу грошей зарабатывают. И вот они уже собрались жениться, когда тут появляется другая девка, эта Марша. Марша была невестой Алека, пока ему память не отшибло, и теперь узнаёт его, когда он в этом магазе книжки покупателям подписывает. Она говорит Алеку, что он на самом деле герцог и всяко-разно, а он ей не верит и не хочет с ней идти к своей штруне и всяко-разно. А штруня у него слепая, как крот. Только другая девка, уютная вся такая которая, его заставляет. Она очень благородная и всяко-разно. Поэтому он идет. Только память к нему все равно не возвращается, даже когда этот его здоровенный датский дог на него напрыгивает, а штруня тычет пальцами его по всей морде и притаскивает ему плюшевого мишку, которого сынок ее слюнявил, когда совсем был карапуз. А потом однажды какие-то пацаны в крикет на лужайке играют, и этому Алеку по башке заезжают шаром. И тут, на фиг, вся эта его память к нему возвращается, и он заходит и целует штруню в лоб и всяко-разно. И опять становится нормальным таким герцогом, и забывает напрочь про ту уютную девку, которая книжки издавала. Я б вам и дальше рассказал, только меня блевать тянет. Я вам пока ничего не испортил или как-то. Там нечего портить , ёксель-моксель. В общем, все заканчивается тем, что Алек и эта уютная девка женятся, а у того брата, который бухал, нервы на место возвращаются, и он делает операцию Алековой штруне, чтоб она снова видеть могла, а потом брат-бухарь и эта Марша друг в друга втюриваются. А в самом конце все сидят за таким длинным обеденным столом и ржут так, что пердаки отваливаются, потому что датский дог приходит, а за ним целый выводок щенят. Все-то думали, что дог этот – мальчик, наверно, или еще какую-нибудь херню, на фиг. Я одно могу сказать: не ходите это смотреть, если не хотите облеваться [35].
А достало меня вот чего: рядом со мной дамочка сидела, так она всю картину, на фиг, рыдала. Чем фуфловее, тем сильнее рыдает. Можно подумать, это она добрая такая, как не знаю что, только я-то рядом сидел и знаю: ни фига она не добрая. С ней был пацанчик такой маленький, ему было скучно, как не знаю что, и он в тубзо все время хотел, а она его не вела. Все талдычила, чтоб тихо сидел и вел себя прилично. Добрая прямо такая, как, на фиг, волчица. Кого угодно возьмите, кто, на фиг, все глаза себе выплакивает от всякого киношного фуфла, и девять из десяти – в душе поганые гады. Без балды.
Кино закончилось, и я двинул в «Плетенку», где у нас была встреча с этим Карлом Люсом, и пока шел, я как бы думал про войну и всяко-разно. У меня от кино про войну всегда так бывает. Наверно, я б не смог на войну пойти. По-честному не смог бы. Уж лучше б вывели и просто расстреляли или еще как-то, но в армии же, на фиг, долго торчать надо. Вот в чем вся засада. Мой брательник Д.Б. четыре, на фиг, года прослужил. И воевал тоже – высаживался в День Д [36]и всяко-разно, – только я по-честному думаю, что армию он ненавидел больше войны. Я в то время совсем еще мелкий был, но помню, когда он домой в увольнение приходил и всяко-разно, он только на кровати лежал, больше ничего. Даже в гостиную почти не выходил. А потом, когда его за море отправили и он на войну попал и всяко-разно, его ни ранили, ничего, и ни в кого стрелять ему не пришлось. Ему только надо было какого-то генерала ковбойского весь день в штабной машине возить. Однажды он нам с Олли рассказал, что, если б ему в кого-нибудь стрелять пришлось, он бы не сообразил, в какую сторону пулять. Говорил, гадов везде одинаково, что в армии, что у нациков. Помню, Олли как-то у него спросил, может, это хорошо, что он на войне побывал, раз он писатель, и теперь ему есть про что писать и всяко-разно. А он послал Олли за бейсбольной перчаткой и спрашивает: кто лучше военный поэт, Руперт Брук или Эмили Дикинсон? [37]Олли говорит: Эмили Дикинсон. Сам я тут не очень секу, потому что стихов почти не читаю, а точняк знаю вот чего: я бы свихнулся, на фиг, если бы пришлось идти в армию и все время торчать там со всякими Экли и Стрэдлейтерами, и с этим Морисом, и маршировать с ними, и всяко-разно. Я как-то ходил в бойскауты – где-то неделю, – и мне противно было даже в затылок пялиться тому типусу, что впереди топал. А там всё талдычили, чтоб мы в затылок впередистоящего пялились. Чесслово, если еще война будет, лучше уж пускай меня выведут и воткнут перед расстрельным взводом. Я не стану возражать. А с Д.Б. меня вот что достает: он же так войну ненавидел, но все-таки прошлым летом заставил меня читать эту книжку, «Прощай, оружие» [38]. Сказал, что очень неслабая. Я вот чего не секу. Там в ней этот парень по имени лейтенант Генри вроде как должен быть нормальным и всяко-разно. И я не понимаю, как Д.Б. может так ненавидеть армию и войну, и всяко-разно, и все равно ему нравится такое фуфло. В смысле, вот, например, я не понимаю, как ему такая фуфловая книжка нравится – и тут же нравится Ринг Ларднер или та, по которой он так с ума сходит, «Великий Гэтсби» [39]. Д.Б. жутко разозлился, когда я так ему сказал, и говорит, дескать, я слишком юный еще и всяко-разно, чтоб такие вещи ценить, только я так не думаю. Я ему сказал, что мне в жилу Ринг Ларднер, и «Великий Гэтсби», и всяко-разно. И они мне в жилу. «Великий Гэтсби» – это вообще обалдеть не встать. Во дает. Старина Гэтсби. Я чуть не сдох. В общем, я как бы даже рад, что атомную бомбу изобрели. Если будет еще война, я на эту бомбу прямо сверху сяду. Сам вызовусь – ей-богу, так и сделаю.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу