Джером Сэлинджер: Пола

Четвертого мая 1941-го года, в 6.30 Хинчер вернулся с работы и застал жену в постели, она читала. Хинчер с любовью поинтересовался:

— Что случилось? Тебе нездоровится?

— Немного, — ответила миссис Хинчер и положила книгу.

— Ох, а к ужину не встанешь?

— Пожалуй, нет, дорогой, если ты не против.

— Нет. Нет. Конечно, нет. Что ты делаешь? Читаешь?

— Да, — ответила миссис Хинчер.

Следующим вечером, в то же время, миссис Хинчер все еще лежала в постели.

— Вызвать доктора Боулера? — заботливо спросил мистер Хинчер.

Миссис Хинчер рассмеялась своим звонким, мелодичным смехом.

— Пожалуй, нет, дорогой. Не думаю, что он сможет помочь.

— Почему? Что случилось? — Хинчер присел на край кровати.

— Вот же ты дурачина! — шутливо ответила миссис Хинчер. — Я беременна.

Вместе с полным восторгом на его лице появилось довольно глупое выражение. Он наклонился и поцеловал жену сначала взволнованно, потом нежно, потом стал давать клятвы и делать признания. Но сам себя прервал:

— Знал я, что чертов дурак ошибается, — воскликнул он весело. — Что он сказал?

— Кто, дорогой?

— Доктор Боулер.

— Доктор Боулер! — сказала миссис Хинчер презрительно, но не сварливо. — Дорогой, женщина знает, беременна она или нет. По крайней мере эта женщина.

— Но я думал.

— Дорогой, я знаю, не нужен мне доктор Боулер, вообще никакой доктор не нужен. Я знаю. Всегда чувствовала, что сразу узнаю.

— Но, — начал мистер Хинчер, — ведь доктор Боулер сказал, что ты не можешь иметь детей. Он ведь говорил так?

Миссис Хинчер торжествующе рассмеялась. Она протянула руки и нежно взяла ими обеспокоенное лицо мужа.

— Дорогой, не волнуйся, — сказала миссис Хинчер, тихо смеясь, — у нас будет ребенок.

Выходя из спальни помыть руки перед ужином, Хинчер спросил:

— Не хочешь встать, поесть, дорогая?

— Нет, дорогой. Лучше полежу.

Шли недели и месяцы, миссис Хинчер оставалась в постели и лишь изредка вставала, чтобы сходить в ванную, до комода с зеркальцем или туалетного столика, а однажды, когда Софи, домработница, отпросилась к зубному, миссис Хинчер в коричневом халате и домашних тапочках рискнула спуститься и проверить, пришла ли субботняя газета. Но, не считая эти маленькие вылазки, по комнате или из комнаты, около 23 часов в сутки, 165 часов в неделю, 644 часов в месяц, миссис Хинчер проводила под одеялом. В постели она завтракала, обедала и ужинала. В постели она читала и вязала; все свежие газеты и журналы, клубки шерстяных ниток и спицы всех размеров — всё было в ее распоряжении. На прикроватной тумбе лежал серебряный колокольчик. Два звонка — и Софи, домработница, тотчас же вытирала руки, или выключала пылесос, или тушила сигарету, и буквально вбегала к ней в спальню. Софи получила особые распоряжения от мистера Хинчера, когда тот увеличил ей жалованье.

— Дорогой, можешь подойти на минуту?

Хинчер вернулся в спальню жены.

— Дорогой, у меня к тебе странная просьба. Ты наверное подумаешь, я совсем свихнулась.

— О чем же, девочка моя? — с улыбкой спросил Хинчер.

— Я хочу остаться в кровати, милый. Я не хочу вставать до рождения ребенка.

— Девять месяцев? — спросил он с недоверием.

— Да. Я так хочу. Ты злишься на меня? Злишься. Я вижу. У тебя на лице написано, — миссис Хинчер улыбнулась, поджала губы и кивнула сама себе.

— Нет, — возразил ее муж. — Я не злюсь. Но почему? Зачем тебе все время лежать?

Мистер Хинчер ждал.

— Ты будешь смеяться, — мягко упрекнула его миссис Хинчер.

— Не буду.

— Нет, будешь.

— Дорогая, — начал Хинчер, снова присев на край кровати. — Что ты такое говоришь?

Миссис Хинчер крепко сжала руку мужа, будто пытаясь набраться силы для своих слов. Она говорила медленно. Голос был смелым и спокойным, но все же Хинчер почувствовал в нем едва заметную нотку страха.

— Я так отчаянно хочу, чтобы ребенок родился здоровым, дорогой. Я боюсь упасть. Боюсь всего, — миссис Хинчер остановилась, резко сжала руку мужа, словно ее воображение посетил отчетливый кошмар. Она продолжила. — Машины, грузовики, все остальное. Я так боюсь. Если я останусь в постели, смогу больше думать о тебе и о нем.

Такое обращение к будущему ребенку смягчило сердце Хинчера, он отступил. Голос его был чрезвычайно робким, впрочем, не без приказных ноток:

— Ты останешься в постели. Останешься столько, сколько посчитаешь нужным.