— Да, — кивнула Фрэнсис. — И ты смотришь на каждую женщину, которая проходит мимо.
— Ты преувеличиваешь.
— На каждую женщину. — Фрэнсис убрала руку с локтя Майкла. — Если она страшненькая, ты тут же отводишь взгляд. Если ничего, смотришь на нее, пока не сделаешь семь шагов…
— Господи, Фрэнсис!
— Если красивая, разве что не сворачиваешь себе шею.
— Слушай, давай выпьем. — Майкл остановился.
— Мы только что позавтракали.
— Послушай, дорогая, — сказал Майкл медленно, тщательно подбирая слова. — Выдался славный денек, мы оба в хорошем настроении, и нет никакого смысла все портить. Давай проведем воскресенье в свое удовольствие.
— Я могу провести воскресенье в свое удовольствие только в том случае, если в твоем взгляде не будет сквозить желание бежать за каждой юбкой на Пятой авеню.
— Давай выпьем, — повторил Майкл.
— Я не хочу пить.
— А чего ты хочешь, поссориться?
— Нет. — Голос у Фрэнсис был такой несчастный, что Майкл тут же проникся к ней жалостью. — Я не хочу ссориться. Не знаю, что на меня нашло. Давай поставим точку. И постараемся хорошо провести время.
Они вновь взялись за руки и молча пошли мимо детских колясок, стариков итальянцев в воскресных костюмах и молодых женщин.
— Я надеюсь, сегодня будет интересная игра. — Фрэнсис прервала затянувшуюся паузу, стараясь говорить непринужденно, как за завтраком и в начале прогулки. — Мне нравится профессиональный футбол. Эти ребята колотят друг друга так, словно сделаны из бетона. А как они бросаются друг другу в ноги! Это очень возбуждает.
— Я хочу кое-что сказать тебе, — очень серьезно заявил Майкл. — Я не прикасался ни к одной женщине. Ни разу. За все пять лет.
— И хорошо.
— Ты мне веришь?
— Конечно.
Они шли по парку Вашингтон-сквер, под раскидистыми деревьями, между скамейками, на которых не было свободных мест.
— Я стараюсь этого не замечать. — Фрэнсис словно говорила сама с собой. — Стараюсь убедить себя, что это ничего не значит. Некоторым мужчинам это нравится, говорю я себе, они хотят видеть то, чего лишены.
— Некоторым женщинам это тоже нравится, — ответил Майкл. — В свое время я знал пару дамочек…
— Я не смотрела ни на одного мужчину после второго свидания с тобой, — прервала его Фрэнсис.
— Нет такого закона, — заметил Майкл.
— У меня все переворачивается внутри, когда мы проходим мимо женщины и ты смотришь на нее так, как смотрел на меня при нашей первой встрече у Элис Максвелл. Ты стоял в гостиной, рядом с радиоприемником, в зеленой шляпе…
— Шляпу я помню, — ввернул Майкл.
— Тем же взглядом. Меня от этого мутит. Мне становится нехорошо.
— Ну что ты, дорогая…
— Я думаю, теперь можно и выпить.
Они направились к бару на Восьмой улице. Майкл застегнул пальто и бросил задумчивый взгляд на свои хорошо начищенные коричневые туфли, когда они поднимались по ступеням к двери. Они сели у окна, в которое лились солнечные лучи. У дальней стены трещали дрова в камине. Подошел японец-официант, поставил на стол блюдо с претцелями [206] Претцель — сухой кренделек, посыпанный солью, популярная закуска. — Здесь и далее примеч. пер.
и широко им улыбнулся.
— Что положено заказывать после завтрака? — спросил Майкл.
— Думаю, коньяк, — ответила Фрэнсис.
— «Курвуазье», — попросил Майкл. — Два «Курвуазье».
Официант принес бокалы, и они пили коньяк, сидя в ярком солнечном свете. Майкл прикончил половину, запил водой.
— Я смотрю на женщин, — признал он. — Все так. Я не говорю, хорошо это или плохо, но я на них смотрю. Если я прохожу мимо по улице и не смотрю на них, я обманываю тебя, обманываю себя.
— Ты смотришь на них так, словно хочешь ими обладать. — Фрэнсис вертела бокал. — Каждой.
— В определенном смысле, — Майкл говорил тихо, словно обращался не к жене, — в определенном смысле это правда. Но за этим ничего не следует, и это тоже правда.
— Я знаю. Поэтому меня и мутит.
— Еще коньяка! — крикнул Майкл. — Официант, еще два коньяка.
— Почему ты причиняешь мне боль? — спросила Фрэнсис. — Зачем ты это делаешь?
Майкл вздохнул, закрыл глаза, осторожно потер веки пальцами.
— Мне нравится смотреть на женщин. Больше всего я люблю Нью-Йорк за то, что его наводняют батальоны женщин. Когда я впервые приехал сюда из Огайо, то сразу их заметил, миллион прекрасных женщин, шагающих по городу. Я ходил среди них, и сердце выпрыгивало у меня из груди.
— Детство, — прокомментировала Фрэнсис. — Это детское чувство.
Читать дальше