Джозеф Конрад - Личное дело. Рассказы (сборник)

Это замечание прозвучало, если я правильно помню, в ходе полемики с покойным Фердинандом Брюнетьером [18] Французский писатель, историк, теоретик литературы, критик. Воспитанник и приверженец французского классицизма, считал более современную литературу художественным упадком. о принципах и правилах литературной критики. Как и подобает человеку, которому мы обязаны памятным высказыванием: «Хороший критик повествует не столько о прочитанном, сколько о приключениях собственной души», Анатоль Франс утверждал, что в критике нет ни правил, ни законов. Пожалуй, с этим можно согласиться. Правила, принципы, каноны отмирают, исчезают каждый день. Возможно, к настоящему времени от них уже ничего не осталось. Мы переживаем дни отчаянной свободы и низвержения памятников, когда самые оригинальные умы озадачены тем, как будут выглядеть новые ориентиры, которые, будем надеяться, вскоре воздвигнут на развалинах прежних. Писателю же больше всего интересна сама природа этой внутренней уверенности, что литературная критика бессмертна, ибо человек, как бы по-разному его ни определяли, – это прежде всего животное критикующее. И покуда выдающиеся умы готовы видеть в ней приключения собственной души, литературная критика будет по-прежнему увлекать нас со всем очарованием и мудростью складно рассказанной глубоко личной истории.

Для англичан, как ни для какого другого народа, любое дело, сопряженное с приключениями, приобретает романтическую окраску. Но критики, как правило, не выказывают особой тяги к приключениям. Они, конечно, рискуют: без этого не проживешь. Хлеб наш насущный – каким бы скудным ни был паек – дается нам со щепоткой соли. Иначе нам бы опостылел тот хлеб, о котором мы молим, что не только противоестественно, но и нечестиво. Упаси нас от всякого рода нечестивости! Образец сдержанной манеры поведения, которого придерживаются некоторые критики из чувства приличия, застенчивости или, быть может, из предусмотрительности, а то и просто от скуки, побуждает их, я подозреваю, скрывать приключенческую сторону своей деятельности. И тогда критика становится не более чем «справкой», как это бывает с описанием поездки по новой стране, где все сводится к расстояниям и геологии – но нет ни блеска глаз неизвестных тварей, ни риска наводнений или случайной стычки, ни спасения в последнюю секунду, ни страданий (ну, конечно, куда же без страданий!). Страдания путешественника тщательно замалчиваются. Нет и упоминаний о цветущем дереве, в тени которого можно было бы укрыться, так что все, что мы видим, – это ловкость натренированного пера, бегущего по пустыне. Какое жалкое зрелище, какое унылое приключение! «Жизнь» – выражаясь словами бессмертного мыслителя, скорее всего, сельского происхождения, чье бренное имя не сохранилось в памяти потомков, – «жизнь прожить – не поле перейти». Так вот, роман написать – тоже дело непростое. Поверьте. Je vous donne ma parole d’honneur [19] Даю вам честное слово ( франц. ). . Совсем непростое. Я так категоричен, потому что помню, как несколько лет назад дочь одного генерала…

Случалось, внезапные откровения о мирских делах посещали отшельников в пещерах, средневековых монахов в кельях, одиноких мудрецов, ученых, реформаторов; им открывалась вся легковесность общепринятых суждений, которая ранила их души, сосредоточенные на горьком труде во имя святости, или во имя знаний, смирения, или, скажем, искусства, даже если это искусство шутовства или игры на флейте. Так вот, пришла ко мне генеральская дочь – точнее, одна из дочерей. Всего их было трое, все незамужние, в самом расцвете лет. Они владели соседским поместьем и сообща держали его на почти военном положении. Старшая дочь воевала против упадка нравов среди деревенских детей и во имя исполнения этикета ходила в лобовую атаку на их матерей. Это может показаться бессмысленным, но то была настоящая война за идею. Средняя дочь вела разведку боем по всей округе; именно она решила устроить рекогносцировку прямо на моем столе. Еще она носила стоячие воротнички.

Как-то после полудня она пришла навестить мою жену, по-соседски, эдак даже по-дружески, но с присущей ей боевой решимостью. Она вторглась в мою комнату, размахивая тростью… Но нет, не будем преувеличивать. Это не мой конек. Я же не пишу юмористические рассказы. Со всей ответственностью могу заявить только, что трость у нее была.

Ни рва, ни крепостной стены – я был ничем не защищен. Окна были открыты, двери не заперты, чтобы внутрь спокойно проникал мой лучший помощник – мягкий солнечный свет с широких полей. Поля мне тоже помогали, но, по правде говоря, я уже несколько недель не знал, светит ли над ними солнце или же звезды движутся по своим назначенным орбитам. Именно тогда я посвятил несколько дней из отпущенного мне времени последним главам романа «Ностромо» – истории вымышленной, но в то же время реалистичной прибрежной страны, истории, которая все еще упоминается то в связке со словом «провал», то в сочетании со словом «восторг», но всегда по-доброму. Я не знаю причин такого расхождения во мнениях. Подобные разногласия невозможно урегулировать. Мне известно только, что на протяжении двадцати месяцев, пренебрегая всеми радостями жизни, доступными даже самым непритязательным, я, как древний пророк, «боролся с Господом» за свое творение, за мысы побережья, за тьму залива Пласидо, за белизну снегов, за облака в небе и за жизнь, которую нужно было вдохнуть в образы мужчин и женщин, католиков и протестантов, иудеев и язычников. Слишком сильно сказано? Возможно. Но трудно иначе описать сокровенность и напряжение творческого процесса, когда разум, воля и сознание полностью поглощены работой – час за часом, день за днем, вдали от мира и всего, что придает жизни истинное очарование и безмятежность. Это можно сравнить только с изнурительным морским переходом, когда зимой ты огибаешь мыс Горн с востока на запад. Там, на судне, в глубокой изоляции от мира, лишенные удобств и радостей жизни люди так же борются с могуществом Создателя, осознавая всю свою ничтожность перед противником в этой одинокой битве не за достойную награду, а лишь за то, чтобы покорить очередную долготу. И все же если долгота преодолена – с этим не поспоришь. Солнце, звезды, шар земной – вот свидетели твоей победы! В то время как стопка страниц, независимо от того, сколько ты вложил в них души, в лучшем случае трофей незначительный и даже спорный. А вот и эпитеты: «Провал» – «Восторг»! Выбирайте любой, можно оба или ни одного – для вас это просто шелест и трепет страниц, затихающий к ночи, неразличимый, как снежинки большого сугроба, которому суждено растаять на солнышке.